новостной сайт о событиях в курдском регионе

Как непросто живут российское посольство и его работники в Ираке, как складываются отношения с новым режимом, на каких условиях здесь выигрывают тендеры и работают нефтяные компании, как идет расследование похищения пятерых сотрудников миссии в 2006 году — обо всем этом рассказывает в интервью специальному корреспонденту "Газеты" Надежде Кеворковой чрезвычайный и полномочный посол России Валерьян Шуваев.
Он работает в Ираке уже почти полтора года, 30 лет занимается Ближним Востоком, профессионально владеет арабским языком. Первое, что видишь в посольстве, — портреты пятерых российских граждан с траурной каймой — это сотрудники посольства. Мне показывают, где произошла трагедия. К этой теме разговор несколько раз возвращается, хотя говорить об этом трудно, ведь многое пока так и не прояснено. Пожалуй, такую заботу и внимание к себе, как к гражданке моей страны, я не чувствовала нигде и никогда, только в этих стенах, где и так хватает других, куда более важных ежедневных беспокойств и тревог. Что греха таить, сначала меня, конечно, мягко скажем, не похвалили за приезд в Ирак, да еще в такое предвыборное неспокойное время. А потом дали много бесценных советов и подсказали выходы из ситуаций, которые мне казались безвыходными.

Посольство России находится в районе аль-Мансур — до войны это было престижное место. Саддам строил здесь гигантскую мечеть. Достроить ее не успел, а сейчас никто ничего в Ираке не строит, кроме стен и заборов. Так и зияет мечеть на пыльном газоне пустыми окнами в серых стенах причудливой конструкции.

В 70-х годах здесь выделили место для нового здания советского посольства — прежде оно располагалось в красивом квартале в излучине Тигра, но там развернулось строительство, и посольство оттуда перевели. Тогда иракские власти не могли найти помещения, пока не подвернулось здание бывшего роддома. Его владелец сдал помещение посольству. С тех пор территория расширилась, приросла, но кардинально изменить скупую планировку невозможно, особенно в нынешнее время. Компьютерная комната и ряд помещений для отдыха, например, располагаются в здании, которое 35 лет назад служило моргом. Подъезды к посольству перекрыты несколькими блокпостами, шлагбаумами и охраной. До сих пор не удалось обустроить новое, более комфортабельное помещение, а в самое последнее время подобные проекты стали труднореализуемыми. Но, конечно, при той популярности, которой пользуется Россия в Ираке, при том потоке желающих учиться в нашей стране по меньшей мере странно, что вопрос о строительстве помещения для посольства не стоит на повестке дня.

Валерьян Владимирович, как тут вообще можно работать?

Если мы тут есть, значит, работать можно. Здесь не только работать можно, но и нужно.

Дело в том, что Ирак был, есть и будет одной из стратегически важных стран, которые находятся на стыке таких географических зон, как Ближний Восток, зона Персидского залива, Турция и Малая Азия, Кавказ и далее — Средняя Азия. Если прибавить к этому нефтяные запасы, крупнейшие водные артерии Тигр и Евфрат, то оправдывать большое значение этой страны не надо.

Известно, что у нашей страны как в советское время, так и сейчас существовали развитые и достаточно мощные связи. Причем мы сотрудничали практически со всеми правительствами, которые здесь существовали после Второй мировой войны.

Отношения развивались со взлетами и падениями. Но уже к 70-м годам эти отношения вышли на стабильный развитый уровень и продолжались вплоть до известных событий 2003 года. Но и после этого связи вовсе не прервались, просто, принимая во внимание смену политической системы в Ираке, практическая ткань отношений объективно требует определенной перенастройки, что в свою очередь сопряжено со временем.

2003 год был драматическим в истории нашей дипломатической миссии — машина посла России была обстреляна американцами. Наш дипломат был ранен. Как это сказалось на отношениях России и Ирака?

В 2003 году, когда произошла американская военная операция, был смещен Саддам Хусейн и установлена новая власть, произошел некоторый спад, да и обстановка была весьма непростой. Но тем не менее отношения, как уже было указано, не прервались. В 2004—2005 годах были сложные военные и политические обстоятельства, при которых отношения строить было попросту тяжело. Тем не менее уже года два-три и иракская сторона, и российская прилагают усилия для восстановления отношений и приведения их в соответствие с той политической волей и заинтересованностью, которые существуют с обеих сторон.

А в чем коренится обоюдная заинтересованность в отношениях? У Ирака теперь есть такой сильный союзник — США. Зачем ему Россия?

Во-первых, есть определенная традиция. Здесь, в Ираке, много людей, которые так или иначе были и остаются связанными с российско-иракским сотрудничеством. Это и те, кто учился в Советском Cоюзе и в России. И те, кто работал с нашими компаниями.

Во-вторых, среди военных очень много тех, кто учился у нас, кто работал с нашими вооружениями. Большая часть иракской военной техники советского и российского образца или тех аналогичных образцов, которые в свое время поставлялись из стран, обладающих сходными с нашими технологиями. Так что здесь социально-политический фон для России достаточно благоприятный.

Кроме того, сейчас, пожалуй, любая страна заинтересована строить диверсифицированные отношения с внешним миром, поскольку объективно такая система связей более стабильна и предсказуема. И совершенно естественно, что Россия, как один из центров силы в мировой политике, занимает здесь заметное место.

Нынешние власти не пеняют, что у России были тесные связи с Ираком во времена Саддама?

Ни на политическом уровне, ни на уровне общественного сознания в Ираке нет проблемы из-за того, что у России были тесные отношения со страной во времена Саддама Хусейна.

И мы из этого проблемы не делаем. Ведь по большому счету наши отношения служили Ираку как таковому, и то, что было достигнуто, может и должно быть использовано для дальнейшего развития страны в новых условиях.

Понимание этого есть, политическая воля на самом высоком уровне и в России, и в Ираке присутствует. Закреплено это было в прошлом году в апреле, когда премьер-министр Ирака Нури аль-Малики посетил Россию с официальным визитом и провел переговоры с президентом Медведевым и председателем правительства Путиным. Таким образом были подтверждены обоюдная воля и стремление вести дело к развитию многоплановых отношений.

Конечно, для реализации этой политической воли требуются время и усилия. Одно дело — согласиться и обозначить цели. Другое дело — начать работать "на земле", договориться о контрактах. Тем более что и в России в связи с последствиями мирового финансового кризиса есть определенные проблемы, и Ирак сталкивается со многими проблемами, в том числе и финансовыми, несмотря на то что экспорт нефти идет и страна получает доходы. Однако трудности, с которыми страна сталкивается буквально каждый день, требуют повышенной мобилизации ресурсов. Поэтому заключение каждого контракта, тем более крупного, здесь совершенно логично просчитывается миллион раз и изучается через большую лупу.

Но тем не менее практические шаги есть.

Можете рассказать, что конкретно заработало между нашими странами?

Это победа наших двух компаний на нефтяных тендерах, которые здесь проводились, — ЛУКОЙЛа и "Газпром нефти". Они добились в жесткой борьбе права на разработку очень перспективных и крупных месторождений. Компании обещают, что уже к концу этого года начнутся непосредственно работы в поле, включая буровые.

Пока наших разработчиков в поле под Басрой нет?

Сейчас обе компании находятся на подготовительном, административно-организационном этапе. Тендер был в декабре, но в соответствии с правилами сначала контракт утверждается в правительстве. Потом следует подписание. Контракты были подписаны в конце января.

Означает ли это, что обратного хода уже не может быть, как бывало с разными нашими компаниями, когда вдруг договоренности под политическим напором третьих сторон расторгались?

Думаю, что все будет происходить в соответствии с договоренностями. Теперь они должны отработать определенные детали. И та, и другая компания выиграли тендер не единолично, а в составе консорциумов. Им надо определиться с партнерами, отработать административные и иные аспекты на поле и с иракскими партнерами. Там есть определенная доля иракских нефтяных структур, что соответствует принятому в Ираке порядку. Надо проработать на месте, как строить городки, как обеспечивать безопасность, как взаимодействовать с местными властями.

Рабочие будут наши или иракцы?

Иракцы работать будут обязательно, потому что компания по контракту берет на себя обязательство создать определенное количество рабочих мест — в этом один из интересов Ирака в этих контрактах. Кроме повышения добычи и повышения нефтяных доходов реализация таких контрактов будет способствовать развитию территории. Большой контракт рассчитан на 20 лет, там большие вложения, там работают люди, значит, неизбежно создается инфраструктура, появляются рабочие места, встает вопрос о снабжении едой, стройматериалами, электроэнергией, услугами и т.д. Такая активность развивает территорию. Показательно в этой связи, что на подписании этих контрактов присутствовал губернатор Басры.

А теперь расскажите, как вы тут живете и выживаете?

Конечно, условия современного Ирака назвать сахаром нельзя. Сразу оговорюсь, что для профессионала-ближневосточника, коим ваш покорный слуга является уже 30 лет, такие условия не являются чем-то исключительным. И надо сказать, что большинство моих коллег не воспринимают это как личную трагедию.

Обстрелы и похищения наших дипломатов вкупе с невозможностью передвигаться по улице без вооруженной охраны — где еще такое встретишь в регионе?

Если взять два-три десятка лет, наверное, не найдется ни одной арабской страны, которая бы не прошла период каких-то потрясений. Что-то происходило везде. Наши коллеги там работали — все мое поколение через более или менее горячие точки прошло. Психологически для нас это, если хотите, привычно. Хотя это достаточно тяжело, учитывая то, что здесь обстановка не стабилизировалась настолько, чтобы можно было чувствовать себя свободно. Мы вынуждены жить в условиях достаточно жестких мер безопасности. В то же время надо отметить, что общая тенденция за последние два года идет все-таки на улучшение. Хотя бывают колебания, как правило связанные с событиями знакового характера. Сейчас идет подготовка к выборам — в последние недели рост напряженности наблюдается благодаря тем силам, которые хотят этим выборам помешать. Между противоборствующими силами тоже есть разногласия, они тоже порой приводят к обострениям, конфликтам и даже силовым ситуациям.

После того как страна пережила смену режима, обилие оружия, действие террористического подполья и некоторых внешних сил, которые пытаются проводить свою линию, влиять на ситуацию, все это в совокупности создает достаточно сложную картину. Все это подпитывает нестабильность. В целом идет тенденция на улучшение, хотя и не так быстро, как хотелось бы иракцам и американцам, которые здесь находятся, и нам тоже, конечно.

В каком состоянии находится расследование похищения пяти наших дипломатов в 2006 году? Повлиял ли тот случай на работу посольства? Ведь это была чистая акция устрашения — ни требований не было, ни выкупа не просили.

Мы пережили настоящую трагедию, потеряли наших пятерых товарищей — Федора Зайцева, Рената Аглиулина, Анатолия Смирнова, Олега Федосеева, Виталия Титова. Сотрудники посольства были захвачены и зверски убиты. Ужесточенные меры безопасности были приняты именно после этого случая, хотя и до него строгая дисциплина действовала.

С расследованием ситуация сложная. Расследование продолжается. Заведено уголовное дело, у нас этим занимается Следственный комитет при прокуратуре России. Свою лепту вносят российские компетентные службы.

Иракцы продолжают работу по поиску и по прояснению всех обстоятельств этого преступления. Несколько человек были арестованы и осуждены. К сожалению, для ряда из них у следствия и суда не хватило улик и доказательств, чтобы признать их виновными в совершении преступления именно против россиян. Они осуждены по другим преступлениям, не связанным с убийством наших сотрудников.

Здесь есть проблема: наша система правосудия и иракская различаются в процедуре ведения следствия, в процедуре передачи материалов в суд, в вынесении приговора. Здесь идет все это по другим стандартам. Иногда приходится разъяснять — не сразу понятно, что происходит у коллег. И хотя уже прошло три с половиной года с этой трагедии, тем не менее не могу пожаловаться, что иракцы не хотят расследовать. Они прилагают усилия и проявляют готовность к взаимодействию. Пока до завершения дела мы не добрались. Но уверен, что в конце концов мы узнаем, кто, как и зачем это сделал и, главное, где находятся наши люди, чтобы семьи и коллеги могли отдать им последний долг.

То есть следствие так и не установило, где находятся тела? Да. Пока не найдены тела, люди считаются пропавшими, но не погибшими. Четверо из пятерых считаются пропавшими, так как их тел нет. Есть серьезные обстоятельства, говорящие о том, что в живых их нет. Доказательств, чтобы осудить некоторых арестованных преступников именно за убийство наших сотрудников, оказалось недостаточно. Им дали разные сроки, в том числе и пожизненные, но не по нашему делу.

Сотрудники посольства с семьями живут?

Нет, в таких условиях о семьях речь не идет. Семьи наши дома. Надо отдать должное нашему руководству в Москве. Мы нашли более или менее оптимальный режим, насколько его можно таковым назвать, — изыскали возможность, чтобы сотрудники общались с семьями не раз в год, а почаще. Это происходит в разных форматах, но мы стараемся создавать хотя бы минимальные условия для того, чтобы люди не чувствовали себя уж совсем оторванными от "большой земли" и от своей семьи.

А как с едой, с какими-то предметами первой необходимости? Если на базар выйти нельзя…

Здесь еще до всех трагических событий была налажена система поставок через традиционных поставщиков продуктов. Жестких бытовых трудностей мы сейчас не испытываем. У нас в штате есть повар из России, который обеспечивает нас питанием на достаточно хорошем уровне. Мне многих поваров приходилось видеть за границей, не могу пожаловаться — задачу поддержания коллектива в сытом состоянии он выполняет достойно. Еда горячая.

Хорошо, а есть какое-то место, где дипломаты в парке могут погулять, побегать, поплавать?

Нет, ничего здесь такого нет сейчас. Повторяю, мы живем в условиях достаточно жестких мер безопасности. Каждый выезд осуществляется в определенном режиме. Он разработан и осуществляется специально подготовленными людьми, и какие-то несанкционированные прогулки исключены. Недостаток движения мы стараемся компенсировать как можем на территории посольства — у нас есть спортивная площадка, бассейн, термокомплекс, то есть баня. Сейчас здесь зима и самый сезон для спорта на открытом воздухе, хотя в этом году зимние месяцы в Ираке считаются дождливыми — дождь был раз 10, в прошлом году всего раза два покапало. Остальное время года сухо и жарко. Летом как раз проблема открытой площадки — все же 45 градусов и выше в тени. У нас есть спортзал с тренажерами. Даем как можем физическую разгрузку.

Дипломаты встречаются хоть в каком-то формате друг с другом?

Конечно, с учетом обстановки дипломатическое общение, может быть, не такое активное, но оно есть. При этом к мерам по обеспечению безопасности здесь уже все привыкли — коллеги из других стран живут практически в таком же режиме, что и мы. Так что дипломатические контакты проводятся, иракская сторона также довольно часто устраивает различные мероприятия.

Сообщество тех, кто был связан с Россией, кто учился у нас, поддерживает связи с посольством или война всех разметала?

Таких людей много. Есть Ассоциация выпускников советских и российских вузов. Есть, что примечательно, кафедра русского языка в Багдадском университете. Насколько я знаю, это чуть ли не единственная оставшаяся подобная кафедра в арабских странах. В других странах такие кафедры закрылись, а в Багдаде, несмотря на тяжелые условия, кафедра работает, учатся более сотни студентов.

Предоставление иракцам стипендий в России вообще не прекращалось, от силы на полгода. Мы предоставляем госстипендии, люди уезжают учиться по самым разным специальностям. Так получилось, что больше всего студентов из Ирака в Воронежском университете и политехе — землячество насчитывает более 500 человек. Ездят учиться и на коммерческой основе. Русскоязычных людей достаточно много, встречаются на самых разных уровнях, в том числе и на самом верху.

По линии ЛУКОЙЛа за последние три года подготовлены более 300 человек. Этот процесс будет продолжаться — у них в контракте это условие записано как обязательное. Это создает хорошую человеческую базу.

Многие люди в Ираке, в том числе христиане, меня спрашивали, можно ли уехать в Россию?

Если они хотят ехать учиться, вся информация есть в посольстве. Шанс получить стипендию есть. Что касается иммиграции, то она регулируется законом — с порядком можно ознакомиться на сайте российского МИДа на шести языках. На арабском его, правда, нет пока, но над этим работают.

Заработал арабоязычный канал Russia Today. Вы чувствуете его эффективность?

Его знают в том числе и на властном уровне. Я слышал позитивные оценки. Относятся в Ираке к нему с интересом. Хотя знаю, что и на канале идут споры, как строить информационную политику. Там много бывших коллег. Желаю им успеха.

Какова перспектива американского ухода и каковы последствия?

Соглашение по этому вопросу, которое было подписано между Ираком и США, и заложенные в нем сроки пока соблюдаются. В июне прошлого года, как и было договорено, американцы вывели войска из городов, сконцентрировав их на базах. Следующий крупный этап — август 2010 года, когда они должны вывести почти все боевые части и сократить контингент до 50 тыс. человек. Сейчас численность войск около 100 тыс. Недавно американский посол Кристофер Хилл и командующий группировкой генерал Раймонд Одиерно подтвердили, что графики остаются без изменений и к 1 января 2012 года все войска будут выведены. Я пока не вижу причины считать, что эти условия подписанного соглашения не будут соблюдаться.

С точки зрения последствий мы исходим из того, что это соглашение стало возможным по мере того, как структуры иракской власти укреплялись бы настолько, чтобы полностью взять на себя все функции, в первую очередь обеспечение безопасности. Американцы говорят о том, что не просто выводят войска, а что это ответственный вывод, что они оставляют за собой не вакуум, а жизнеспособную структуру, которая сможет решать задачи.

Мы исходим из лучшего, тем более дипломат должен быть оптимистом.

В образованном сословии я встретилась с иракцами, которые высказывали надежду, чтобы американцы оставались как можно дольше. Вам с такими мнениями доводилось сталкиваться?

Откровенно говоря, нет. В 2004— 2005 годах антиамериканский лозунг был хорошо слышен.

Во многом заключение соглашения о выводе войск позволило несколько снять остроту этих лозунгов. Ведь по сути это соглашение о статусе сил поставило точку на статусе оккупанта. Я слышу, что есть соглашение и оно будет выполнено. Есть юридические рамки и нахождения американских сил, и их вывода. Конечно, с точки зрения внутренних процессов вывод войск должен снять один из достаточно сильных раздражителей.

Кому принадлежит нефть в Ираке и есть ли здесь подобие природной ренты, как в странах залива или Норвегии?

Нефть — это национальное богатство Ирака. Ею распоряжается государство. Головной структурой является министерство нефти. Есть Северная и Южная нефтяные компании, есть компания по сбыту, транспортировке, есть сервисная компания. Над ними министерство осуществляет надзирающие функции. Они же являются партнерами иностранных компаний, которые в условиях тендера разыгрывают право на разработку. Пока государство не идет на заключение контрактов с условиями раздела продукции. Пока это только так называемые сервисные контракты. То есть министерство нефти нанимает компанию, которая должна разработать месторождение и выполнить целый ряд условий: заплатить бонус, довести добычу до определенного уровня, поддерживать ее определенное количество лет и получить за каждый дополнительно добытый баррель компенсацию. Компенсация эта довольно низкая. Эта компенсация в основном и определяет победу в тендере: кто меньше запросит, тот и выигрывает. Тем самым подтверждается тезис, что нефть — иракское достояние.

Кто еще работает в нефтяном секторе Ирака?

Было проведено два тендерных раунда. Список участников широкий: есть американцы, англичане, французы, немцы, турки, индийцы, китайцы, малайзийцы и другие.

Сейчас большая часть нефти вывозится морем?

Да, южная нефть идет морем. Но и трубопровод Киркук — Джейхан через территорию Турции работает. Не работает с начала 80-х годов трубопровод Киркук — Банияс через Сирию. Вопрос о его восстановлении уже стоит, ведь если добыча пойдет резко вверх, то он будет однозначно востребован.

Как выглядят нефтяные поля? Теракты там тоже проводятся?

Если честно, я там не был. Охрана, конечно, есть. Терактов на добыче я не припоминаю, а на трубопроводах, на кое-каких объектах типа хранилищ были. Но не много. Проблемы встали у китайцев, они первыми выиграли тендер еще в 2008 году, но не берусь судить, был ли это теракт или возникли проблемы криминального характера, что тоже случается.

Почему в Ираке такая проблема с бензином?

Потому что есть один устаревший нефтеперерабатывающий завод на юге, и все. Дизтопливо и бензин выдает достаточно низкого качества. Поэтому качественный бензин привозной — иранский и турецкий.

Статья опубликована в издании "Газета", номер 37 от 4 марта 2010