новостной сайт о событиях в курдском регионе

Насколько повлияли события на Ближнем Востоке, кульминацией которых стал подъем радикальной, даже экстремистской части исламистов ("исламская весна"), на мусульманское сообщество России? Некоторые эксперты полагают, что именно она простимулировала российских салафитов-ваххабитов, и высказываются в алармистском духе, утверждая, что эти события могут повториться на Кавказе и даже в Татарстане. Но единства в определении исламской оппозиции как не было, так и нет. И российские мусульмане к тому, что происходит на Ближнем Востоке, относятся сдержанно.

В 2013 году на Северном Кавказе и в Татарстане в связи с гражданской войной в Сирии состоялось несколько акций в поддержку исламистской оппозиции, в которых приняли участие несколько сотен человек (сами манифестанты говорят – тысяч). Крупнейшая прошла в Махачкале. Глава радикального "Союза справедливых" Магомед Карташов назвал ее протестом против российской политики. "Что сирийские оппозиционеры говорят, выходя на улицы? – спрашивал Карташов. – "Мы не хотим секуляризма, мы не хотим демократии, мы хотим закона Аллаха", а это и соответствует идеалам ислама. Среди мусульман распространяются листовки, в которых говорится, что Россия – "враг ислама".

Международный контекст

Конечно, нельзя отрицать того, что у части мусульман, у отдельных политиков успехи исламистов вызывали чувство удовлетворения и гордости. С другой стороны, успехи исламистов были относительны, поскольку одержать окончательную победу им нигде не удается. Самое убедительное тому подтверждение – Египет, где президент от "Братьев-мусульман" Мухаммад Мурси продержался у власти только год и в 2013 году был свергнут в результате военного переворота.

Тем более не вызывает заметного позитивного отклика наступление организации "Исламское государство" (ИГ) в Ираке и Сирии. Захват ИГ от 30 до 40% территории этих стран, провозглашение там исламского государства (что в некоторых СМИ именовалось "триумфом" исламистов) воспринимаются скорее негативно, что можно объяснить крайней жестокостью боевиков ИГ, а также распространенностью в России той точки зрения, что "спонсорами" их являются не только некоторые монархии Персидского залива, но и США. Так, глава Чеченской Республики Рамзан Кадыров с присущей ему безапелляционностью заявил, что ИГ – "это бандиты, подготовленные и вооруженные США и Западом…". Суждение не бесспорное, зато прекрасно укладывающееся в контекст официальной российской пропаганды, которой сегодня охотно верит большинство.

Исламизм как идеология и политическая практика, несмотря на одержанные победы, оказывается в какой-то степени дискредитированным. В российском мусульманстве авторитет ИГ, "Джабхат ан-Нусра", других радикальных и экстремистских группировок не слишком высок. Вряд ли российские радикалы встретят сегодня широкое понимание, если станут оправдывать их деятельность. В таком контексте исходящие с Ближнего Востока угрозы для России выглядят преувеличенными.

(Сам феномен исламизма остается глобальным, и неверно думать, что подавление экстремизма на Ближнем Востоке приведет к его, исламизма, исчезновению. Исламизм в его разных проявлениях имманентно присущ исламской традиции. Но это уже другой сюжет.)

Но, не гипертрофируя исходящие для России с Ближнего Востока угрозы, нельзя сказать, что они отсутствуют полностью. Упомянем хотя бы участие в тамошних сражениях выходцев из России. Их количество неизвестно, политики и чиновники приводят различные данные. Разброс велик – от 300 до 2000. Периодически появляются сообщения об убитых кавказцах, татарах. К тому же происходит ротация российских боевиков. Между прочим, не подсчитано и то, сколько там граждан Франции, Великобритании, других европейских государств – цифры и здесь разнятся на порядок.

Внутренние дела

Тем временем наше мусульманское сообщество продолжает жить своими проблемами. Его внутренне состояние нельзя считать инертным, тем более застойным. Внутри российского мусульманства развиваются сложные процессы, которые меняют его облик и – в большей или меньшей степени – оказывают влияние на общую ситуацию в стране. Нынешняя эволюция мусульманского сообщества России, с одной стороны, является продолжением тенденций, начавших складываться еще в начале 1990-х годов. С другой – все более заметными становятся новые тренды, обусловленные изменениями социально-экономической и политической жизни Российской Федерации, ее отношениями с мусульманским миром, в первую очередь с мусульманскими соседями.

К "привычным", устойчивым тенденциям я бы отнес продолжение "исламизации" исламского сообщества, хотя этот термин здесь намеренно заключен в кавычки. "Исламизирование" мусульман, пусть прошедших школу советской атеизации, звучит искусственно. Тем более что при советской власти мусульмане все же оставались мусульманами в большей степени, нежели православные – православными. Отсюда разные определения феномена, который одни называют возрождением ислама, а другие – его легитимизацией. "Исламский ренессанс" или легитимизацию в каком-то смысле можно уподобить тому, что в современном православии именуется воцерковлением. При всей условности, даже провокационности такого сопоставления речь в обоих случаях идет о приобщении к религии тех, для кого ранее принадлежность к ней носила (или почти носила) чисто формальный характер.

В отличие от православного исламское воцерковление – более сложный, противоречивый феномен, поскольку ислам в России имеет как минимум две взаимооппонирующие версии – традиционную и нетрадиционную. Первая – коррелирует с местной этнокультурной традицией и соответственно определяется как татарский, чеченский или, шире, кавказский (региональный) ислам. Он основан на ханафитском либо шафиитском мазхабах или на суфизме (точнее, на его кавказском варианте – мюридизме). Вторая – нетрадиционный ислам, именуемый также арабским, но чаще салафизмом. Он претендует на "чистоту" и не признает местных культурных корней. Оба ислама конкурируют между собой в борьбе за верующих. Большую часть правоверных можно отнести к традиционалистам – поскольку они рассматривают свои этнокультурные и собственные религиозные традиции как единое целое.

Нетрадиционный ислам пытается дать ответы на волнующие мусульман острые социальные, политические вопросы. Он мобилен, развернут преимущественно на молодежную аудиторию и одерживает верх в полемике с традиционализмом, который, скажем честно, скучен для молодых людей. Салафизм оказывается не только радикальной формой религиозной идеологии, но и субкультурой. Башкирский этнолог Юлдаш Юсупов уверен, что "салафизм нельзя считать болезнью нашего общества. Это элемент процесса религиозного развития… Салафизм – религиозная система для молодых".

Традиционалисты сегодня оказываются в непростом положении: они должны сделать традиционный ислам более привлекательным, и прежде всего для молодого поколения. Традиционный может вернуть себе популярность у молодежи, только предлагая ответы на вопросы современности, то есть политизируясь. Такой процесс уже идет, хотя публично это традиционалистами и не признается. Здесь нет ничего особенного, тем более негативно-криминального. Ведь если де-факто РПЦ политизирует православие, то почему это не дозволено делать стоящим на позиции традиционализма мусульманским муфтиятам?

Несмотря на конкуренцию между традиционалистами и салафитами, у них существует основа для диалога. В конце концов и те и другие выступают за исламизацию, за обустройство общества в соответствии с исламскими нормативами. Оба направления не являются абсолютными антиподами. И те и другие выступают за организацию "исламского пространства", но только радикалы считают, что для решения данной задачи необходимо бороться за отдельное государство, а традиционалисты полагают, что этого можно достичь в пределах РФ.

В Татарстане, да и вообще среди "татарского ислама" традиционалисты ратуют за то, чтобы проповеди в мечетях имамы читали на родном татарском языке. Салафиты же, социум которых интернационален, ратуют за русскоязычные проповеди. Что полезнее для государства российского – умеренный татарский "национализм" или признание салафитами важности русского языка? Похоже, апелляция салафитов к русскому языку делает их почти государственниками, и уж наверняка "евразийцами".

Да, в салафизме существует экстремистское крыло. Оно заметно не только на Северном Кавказе, но и в Волго-Уральском регионе. События 2012–2013 годов (убийство Валиуллы Якупова, покушение на муфтия Татарстана Ильдуса Файзова, демонстрации "Хизб ут-Тахрир", ракетный обстрел нефтехимического завода в Нижнекамске и др.) это показали. Пошли разговоры о "кавказизации" ("дагестанизации") Татарстана. И все же до конца неясно: является ли это переломом ситуации в регионе или все-таки здешние экстремисты не имеют достаточно сил для создания обстановки, сравнимой с той, что мы уже десятилетиями наблюдаем на Северном Кавказе?

Многое здесь зависит от поведения властей, силовых структур, которым целесообразно проводить пресловутую политику кнута и пряника. Не надо подталкивать умеренных салафитов из упоминавшейся выше молодежной субкультуры к радикализму. Заодно ни к чему создавать дополнительную популярность "Хизб ут-Тахрир", идеологи которой все успешнее позиционируют себя как защитники истинного ислама и правдолюбцы. Прежде чем браться за оружие, спецслужбы и их аналитики должны хорошо все взвесить. Нужно искать золотую середину. (И не надо обвинять автора этих строк в симпатиях к террористам, чем порой занимаются некоторые коллеги.)

Будущее – за "гибридным исламом", в котором будут сочетаться его традиционные и нетрадиционные трактовки, а водораздел между ними будет становиться, да и уже становится, все более условным.

Гибкие и жесткие

Тем временем между мусульманскими структурами продолжается борьба за лидерство. В сентябре этого года Духовное управление мусульман Европейской России (ДУМЕР) совместно с Советом муфтиев на VI Меджлисе заявило о своем переименовании в Духовное управление мусульман Российской Федерации (ДУМ РФ), тем самым подтвердив свое стремление стать главным институтом, представляющим интересы всех российских мусульман, а не только населяющих европейскую часть страны.

К тому же растет мусульманское население Урала, Сибири, Юга России. В этом году на празднике Курбан-байрам вокруг Московской соборной мечети собралось до 130 тыс. человек. Мусульманская паства растет количественно и изменяется качественно. По сравнению с 1990-ми и началом 2000-х это новый тренд, к которому должна приспосабливаться мусульманская духовная элита. Сделать это непросто хотя бы потому, что вместе с мигрантами из Центральной Азии в Россию проникают радикальные настроения.

Решение ДУМЕР не могло не вызвать раздражения у главы Центрального духовного управления (ЦДУМ) Талгата Таджуддина, напомнившего, что в его юрисдикцию входят 2 тыс. общин. Настороженно был настроен и глава Духовного управления азиатской части России Нафигулла Аширов, увидевший в переименовании ограничение своего влияния. Очевидно, глава ДУМЕР и председатель Совета муфтиев Равиль Гайнутдин счел, что нынешние условия благоприятны для создания в России единой мусульманской институции, которую он и возглавит. Вопрос в том, насколько велики у него для этого шансы. С одной стороны, такие шансы имеются. С другой – ЦДУМ отнюдь не собирается уступать, о чем свидетельствует его активность среди крымских татар.

Не вдаваясь в подробности внутри исламской интриги, можно отметить одно обстоятельство, которое ускользает от большинства экспертов. В соперничестве ДУМ РФ и ЦДУМ косвенно усматривается столкновение "жестких традиционалистов" и духовных лиц, занимающих более гибкую позицию, не отвергающих с порога иные трактовки ислама. Публично об этом не говорится, но если посмотреть хотя бы на состав муфтиев, входящих в ДУМ РФ, то можно заметить: там присутствуют те, кто скорее расположен к диалогу с нетрадиционным исламом, например, саратовский муфтий Мукаддас Бибарсов, заместитель председателя ДУМЕР Дамир Мухетдинов, да и Нафигулла Аширов. Классический традиционализм, вотчинами которого остаются Уфа и Казань, несмотря на попытки его реанимировать, постепенно уходит в прошлое.

На первый взгляд ярым приверженцем традиционализма (кавказского) является глава Чечни Рамзан Кадыров, всячески превозносящий суфийский ислам. Кадыров действительно сделал много для решительного искоренения у себя в республике "ваххабизма-салафизма". По этому показателю Чечня отличается, например, от соседнего Дагестана, где диалог между властью и традиционалистами, с одной стороны, и салафитами – с другой, пусть вяло, но все-таки идет. Кадыров же – единственный светский политик, который настойчиво вводит в своей республике шариатский порядок, фактически политизирует ислам. Он оказывается своего рода светским исламским фундаменталистом и отдаленно напоминает турецкого президента Тайипа Эрдогана.

Деятельность Кадырова на исламской стезе вышла за пределы Чечни. Он помогает строить мечеть в Екатеринбурге, реконструирует старую мечеть Ярославля, планирует помочь сооружению мечети в Воронеже, участвует в строительстве Соборной мечети в Москве. Действуя в масштабах России, Кадыров не участвует в конкурентной борьбе между духовными центрами, сотрудничает и с тем и с другим. Те же, в свою очередь, помимо финансовой помощи получают от общения с чеченским вождем дополнительную легитимность, поскольку из всех мусульманских политиков Кадыров наиболее приближен непосредственно к президенту страны. Чеченский лидер стал политиком федерального масштаба, чему способствовала его активная позиция в украинском кризисе.

Верный Кремлю Кадыров – не исключение. Преданность путинскому курсу выражают все духовные лидеры, и делают они это в особой, льстящей Кремлю конъюнктурной форме – в частности, признавая Россию и Украину "общей цивилизацией славян и тюрок". Евразийский мотив для российского ислама отнюдь не нов. В свое время существовала даже Евразийская партия России, которая, впрочем, заметного успеха не добилась. Мусульманских лидеров можно понять – нынешняя внутренняя и внешняя политика власти не дает возможности для иных, более гибких подходов. Тем более что появление ДУМ РФ не положило конец соперничеству между мусульманскими структурами, а Кремль не делает и не будет делать окончательного выбора в пользу одного из них.

* * *

Ситуация в мусульманском социуме России в целом стабильна, прямые и опосредованные угрозы с Ближнего Востока не столь очевидны, хотя и игнорировать их нельзя. Россия не изолирована от остального мусульманского мира.

Имеет смысл обратить внимание на такое обстоятельство: страну настиг суровый экономический кризис. Он ударяет по всему обществу, в том числе по его мусульманскому сегменту. Из-за кризиса будет расти недовольство политикой властей, и по мере ухудшения общего положения это недовольство будет только усиливаться. Как известно, в мусульманской среде протестные настроения зачастую выражаются через религию. Из этого следует, что кризис создает благоприятную почву для роста исламского радикализма, к чему следует быть готовым всем нам – и власти и обществу.

 

Об авторе: Алексей Всеволодович Малашенко – член научного совета Московского центра Карнеги.

 

На фото Reuters: В этом году к московским мечетям на Курбан-байрам пришли до 130 тысяч верующих.

Теги: Россия, салафиты, ваххабиты, Татарстан, Исламское Государство, Сирия, Магомед Карташов, Союз справедливых, ислам, Египет, Мухаммед Мурси, Братья-мусульмане, Ирак, Рамзан Кадыров, Чечня, Джабхат ан-Нусра, исламисты, Юлдаш Юсупов