новостной сайт о событиях в курдском регионе

Уважаемые читатели, предлагаем вашему вниманию одну из глав повести известного курдского писателя Баве Назэ "ИЗГОЙ". Книга была опубликована в Москве издательством "Маска" в 2014 году. Перевод с курдского Хамеда Фархада. Редакция сайта Kurdistan.Ru благодарит уважаемого автора за предоставленную возможность.  

 

Рано утром, во время азана, человек со всклоченными волосами пьяной походкой прошел в переулок, ведущий в мечеть. Он шел и что-то бормотал про себя. Неожиданно остановился, как бы прислушиваясь к азану. Какое-то мгновение стоял молча. Когда муэдзин дошел до слов "молитва лучше сна...", он прервал молчание: "Однако ты заливаешь!". Сказал и продолжил свой путь. 

Хотя он и держался на ногах, его изрядно пошатывало. Много прохожих в такой ранний час привлекло его внимание. Он снова начал бормотать про себя: "В такую рань... что потеряли здесь эти люди?... Ну, у меня-то свое дело, а они что потеряли?" 

Чем ближе к мечети, тем больше становилось прохожих. И тогда он понял, что эти люди идут на утреннюю молитву: "У-у! Неужели до сих пор..." Тут у него началась пьяная икота и фраза прервалась. 

И люди, проходившие мимо пьяного, также смотрели на него с удивлением. Они узнавали известного городского выпивоху по прозвищу "пьяный философ". Про себя они говорили: "В такое хорошее утро что делает у Божьего дома этот безбожник? Что он здесь потерял?" Мысленно они обращали в его адрес и много других нелестных слов, но к нему никто не приставал. 

Едва приблизившись к мечети, люди торопились войти в нее: наступало время молитвы. У мечети пьяный как будто очнулся и поэтому войти в нее не осмелился. Запах перегара, нетвердая походка, туман в голове заставили его остановиться у входа. Помимо своей воли, он пробормотал: "Выпивка уж никак не сочетается с мечетью... И суфии будут правы, если побьют меня в ней". Конечно, и остановка у ограды была не безопасна для него, но другого выхода не было: он должен был встретиться с муллой - ради этого "философ" и оказался здесь. 

У ворот присел на корточки, прижавшись спиной к стене. Закурив, сделал несколько затяжек, чтобы развеяться. Но обилие выпитого и ночное событие, приведшее его к ограде мечети, не позволили ему расслабиться. И все-таки времени он не чувствовал. 

Его покой нарушили донесшиеся со двора говор и покашливание. Стало быть, люди закончили молитву. Выходили они, как и входили - поодиночке или маленькими группками. И снова с отвращением бросали взгляды на этого человека. А он искал среди них муллу. И хотя людей в мечети осталось совсем немного, войти в нее ему по-прежнему не хватало смелости. Для успокоения души или просто так, машинально, он достал сигарету, но не успел сделать и несколько затяжек, как из мечети вышел мулла в окружении суфий. 

Ему нельзя было терять ни минуты времени, и он пошел навстречу мулле. Но едва сказал: "Сейда!", - как нарочно, у него снова началась икота. Мулла обернулся, узнал пьяницу: 

- О нечистый, что ты тут делаешь? 

Суфии, окружавшие муллу, тоже не скрывали удивления. 

Человек подошел ближе:

- Сейда, сегодня ночью умер Тужо...

- Да отвратится от него Божье милосердие! - прервал сейда. 

- Почему? -  не понял пьяница. 

- Как почему? - переспросил сейда, в свою очередь не поняв вопроса. 

Пьяница заволноввался: 

- Но почему же милосердие Бога должно от него отвратиться? 

Сейда высокомерно изрек:

- Он же, как и ты, был алкашом!

- Ну и что? Неужели вы не понимаете, что вы - духовный наставник?

Эти поучающие слова алкоголика вывели муллу из себя.

- Ты на себя посмотри! - крикнул он. - От тебя несет перегаром - и ты еще заходишь в Божий дом!

Как ни странно, пьяница отвечал совершенно спокойно:

- Сейда, разве двери Божьего дома не открыты для всех?

- Для всех, но не для алкоголиков...

- Ну, хорошо, сейда. У каждого свои грехи. Вам в оей могиле не лежать. Я сейчас пришел, чтобы вы обмыли Тужо. 

Тут уже сейда окончательно взъярился. 

- Обмыть Тужо?! Да я его не то, что обмывать не стану - я не позволю, чтобы его похоронили на мусульманском кладбище! 

И, что-то еще пробормотав про себя, он ушел. За ним ушли его мюриды. Остался только пьяница, недоумевающим взглядом провожавший муллу. Он как будто не ожидал такого оборота и бормотал вслух: "Так... Значит, обмывать его не будут..." А потом неожиданно громко заявил: 

- Но он же был лучшим сыном своего народа!.. 

Очевидно, дальнейший разговор был бессмысленен. Мулла удалялся. И пьяница побрел прочь от мечети. Но куда идти, он не знал. Разговор с муллой почти отрезвил его. Прояснение в голове позволило ему догадаться, что нужно пойти к другому священнику. Тут же перед его мысленным взором предстала соборная мечеть, и он немедленно направился туда. По пути в его ушах, не переставая, звучали слова муллы: "Я не позволю, чтобы его похоронили на мусульманском кладбище!" И он вновь сказал вслух: 

- Неужели этот придурок действительно способен на такое?! 

Видимо, слова "могила", "кладбище"... - напомнили ему любимую песню его товарища Тужо. Он тотчас запел: 

Эй, друзья мои! Если я умру,
Выкопайте могилу по душе моей:
Пусть она будет широка, как терпение мое, 
Пусть она будет глубока, как рана в сердце моем. 

Пропев несколько строк, пьяный замолчал и вновь начал разговаривать с почившим другом: 

- Да, друг, мы тебе выкопаем хорошую могилу!... Перед тем как прийти сюда, я отправил на кладбище трех наших ребят. И я им сказал, чтобы они копали так, чтобы могила пришлась тебе по душе. 

Горло его сжали рыдания, и он, глотая слезы, крикнул: 

- Не беспокойся! Если не получилось с этим муллой, получится с другим! 

Глядя на его жесты, слушая громкие слова, можно было подумать, что он действительно с кем-то разговаривает... 

Когда пьяница пришел в соборную мечеть, солнце поднялось уже достаточно высоко. Тут он понял, что муллы в мечети сейчас быть не может: молитва окончилась. Но дом священника был известен людям городка не менее, чем сама мечеть. А поскольку "пьяный философ" хорошо знал город, он знал и дом муллы. Подойдя к дому, он попытался взглянуть на себя как бы со стороны. Да, он чувствовал некоторую слабость в ногах, но уже не считал себя пьяным. Пригладил пятерней волосы, затем протер глаза - и после этого не без трепета постучал в дверь. Ему не пришлось стучать дважды - в дверях появился сам хозяин. Едва мулла, открыв дверь, увидел перед собой известного пьяницу, он отшатнулся, воскликнув: 

- Какими судьбами? 

"Пьяный философ" не стал попусту тратить ни времени, ни слов: сразу приступил к делу: 

- Сейда, мой друг Тужо умер. И я пришел просить, чтобы вы обмыли его. 

- Кто умер? - переспросил сейда и тотчас вспомнил умершего: такого же алкоголика, как и гость. 

- Тужо-Тажио? Даже имя не человеческое, а собачье! 

- Но позвольте, сейда! 

- Разве не вы с ним наполнили весь город вонью перегара?! И ты еще пришел требовать, чтобы я его обмыл! 

"Пьяный философ" возразил, напоминая:

- А милосердие Божие?

- Что?! Милосердие Божие?! - разозлился сейда. - Ни милосердия, ни милости нет для вас ни у Бога, ни у людей! 

Тут "пьяный философ" не выдержал: 

- Я вижу: вы уже заняли место Бога и раздаете награды и наказания... 

- Подонок, ты еще богохульствуешь в моем присутствии? Вон! 

И мулла изо всей силы хлопнул дверью. 

Теперь все дороги перед "пьяным философом" были закрыты. Он ударился в дверь лбом, застучал кулаками... Повернувшись, пошел, на этот раз уже точно не зная, куда. Затем остановился, оглянувшись на дверь муллы: 

- А еще говорят: мулла - человек Божий! Лицемеры! Нет уж, Тужо был лучше вас всех! Нас всех! Мы все в долгу перед ним! Все... Родина! Народ! И вы! Эй, вы, муллы! 

Он вновь остановился, сжал руками голову, как будто собираясь с мыслями, и обратился к другу: 

- Тужо, пожалуйста, вернись к жизни! И крикни им в лицо... Ой, зачем я говорю! Слова все равно ничего не дадут! Слов не хватает - но мы все равно в долгу перед тобой! Боже мой, он сделал для нас все - и он же считал себя должником.

И "пьяный философ" запел песню, сочиненную самим Тужо: 

Мама, я в долгу перед тобой
За боль, которую при родах причинил тебе. 
Отец, я в долгу перед тобой
За то, что я ношу фамилию твою.
Земля, я в долгу перед тобой
За жизнь, которую ты подарила мне.
Любимая, я в долгу перед тобой
За любовь, которую ты питаешь ко мне.
Друг, я в долгу перед тобой
За то, что ты - опора в трудную минуту для меня. 
Родина, я в долгу перед тобой
За то, что ношу имя твое. 

- Нет, друг! - вновь заговорил "философ" сам с собой, - ты никому не должен! Именно мы должны тебе!.. 

Сколько бы "пьяный философ" ни пел и ни говорил сам с собой, прохожие не обращали на него внимания, думая: "Опять насосался какого-то дерьма!.. Никто не хочет с ним разговаривать - вот он болтает и болтает... И пусть себе!" 
Вдруг "пьяный философ" как бы очнулся и ударил себя по голове: "О, господи! Совсем вылетело из головы! Как же это я с самого начала не пошел к мулле Абдурахману! Да, он не является настоятелем мечети... Ну и что?" - Он вспомнил, что дом муллы Абдурахмана находится именно в его квартале, и вновь заговорил сам с собой: "Сдурел я, что ли! Кой черт понес меня к этим ослам! Да, мулла Абдурахман не служит - но он хорошо может выполнять все обряды... А все-таки, почему его исключили из накшбанди? Кто знает, может быть он, как и мы, отстал от своей стаи! А люди относятся к таким плохо. Потому что тот, кто отстает от стаи, либо в чем-то виновен, либо у него сломаны крылья, и он больше не может продолжать полет". 

С такими мыслями он подошел к дому муллы Абдурахмана. К этому моменту из его головы выветрились последние остатки хмеля. Хотя он был уверен, что мулла Абдурахман не похож на остальных мулл, внутренне все-таки волновался. А вдруг и этот откажется принять его? Что делать тогда? 

Он постучал в дверь. Мулла открыл сам и вопросительно посмотрел на стоящего перед ним человека. "Философ" прочитал вопрос в его глазах и тут же объяснил причину своего прихода: 

- Мул... ...сейда! - он запутался, не зная, как обращаться к мулле Абдурахману. - Мой друг, Тужо... отошел к Господу. Я хочу, чтобы вы его обмыли. 

- Да помилует его Бог! 

При этих словах у "философа" словно камень свалился с сердца. 

- Да помилует Бог и ваших покойников! 

Несмотря на то что "пьяный философ" совершенно отрезвел, от него разило еще достаточно сильно, и мулла Абдурахман этот запах, несомненно, учуял. Но, не подавая вида, спросил: 

- А почему я? Разве ты не знаешь, что я больше не служу? 

- Да, сейда, знаю. Но другие муллы не хотят его обмыть. 

Мулла Абдурахман не верил своим ушам:

- Как - не хотят?!

- Они говорят, что это - нечистый мертвец.

И тут мулла Абдурахман гневно вскричал:

- Эти ученые невежды? Опять они играют с божественным учением! Да кто же, кроме Бога, может судить о наших грехах? Только Он! Как они смеют ставить себя на Его место! 

Мулла Абдурахман говорил так, словно перед ним сидели эти муллы, и он обращался именно к ним. В том же духе он продолжал: 

- Да откуда им знать: может, покойник покаялся перед смертью? Почему они вмешиваются в дела Бога? Разве Божественное милосердие так же узко, как их лбы? Нет, милосердие Божие беспредельно, и вполне возможно, что его душа уже покоится в раю! 

"Философу" стало необычайно легко, и он закивал головой, словно был одним из мюридов: 

- Правда, сейда! Несомненно, душа Тужо сейчас в раю. Если... 

Он хотел сказать: "Если, конечно, рай существует", - но вместо этого произнес: 

- Если у вас есть время - пойдемте сейчас же!

- А ему вырыли могилу?

- Должна быть уже готова: я отправил на кладбище трех своих друзей.  

- Хорошо. Я переоденусь, и мы пойдем. 

"Пьяный философ" остался перед дверью. Он простоял недолго: мулла быстро переоделся, и они отправились в путь. 

Они шли, не зная, что весь город уже гудел из-за этих похорон. Словно огонь по соломе, пробежала весть, что собираются хоронить нечистого, о котором мулла сказал, что его труп подобен трупу собаки и осквернит соседние могилы. И тотчас все верующие и суфии двинулись на кладбище. 

Еще до того, как распространились слова муллы, одновременно с уходом философа в мечеть три человека, друзья Тужо, пошли к садовнику, косому Али, чтобы взять у него заступы и лопаты. Когда садовник увидел, как они входят во двор, он не поверил своим глазам. 

- Что вам нужно здесь в такое раннее утро? - спросил он. 

- Мы пришли взять у тебя лопаты и заступы, - ответил один из этой троицы. 

- Для чего, уважаемый? 

- Сегодня ночью Бог прибрал Тужо. Пока мулла обмоет его, мы должны приготовить могилу. 

Косой Али смотрел на этих господ, но особого доверия к ним не питал. Он решил отклонить их просьбу и спросил: 

- Вы - и копание?

Один из троих тут же ответил:

- Действительно, ты прав. Было бы хорошо, если бы ты пошел с нами. 

- Да как же я брошу работу?

- Мы оплатим твой труд, ответил другой и протянул купюру в сто лир.

Как только косой Али увидел деньги, он незамедлительно ответил:

- Ладно, пойдемте! 

...И они отправились на кладбище. Дойдя до первой же свободной могилы, остановились и начали копать. Косой Али рыл заступом, а три товарища по очереди выбрасывали землю. Вначале работа продвигалась споро, но неожиданно трое зашабашили, сели и затихли. Косой Али увидел, что они уже лежат друг на друге: спят. Видимо, после жаркой ночи прохладный утренний ветер принес сон этим, уже достаточно набравшимся, людям. Косой Али махнул рукой и продолжал копать, не будя их. Не успел он выкопать и на метр - как увидел толпу, надвигавшуюся на него. "Видно, уже несут тело!" - решил косой Али. Он окинул взглядом толпу, ища носилки с телом, но не нашел. 

"Кажется, я не только косой, но вдобавок и слепой!" - сказал он себе, протер глаза и стал смотреть внимательнее. Носилок не было. Он прекратил работу, ничего не понимая. Наконец, первые люди из толпы достигли его, и один из предводителей, задыхаясь, сказал: 

- Кому ты роешь могилу? Прежде, чем косой Али успел ответить или хотя бы понять, что происходит, толпа окружила его со всех сторон. 

- Что доброго? -  спросил он со страхом. 

- Доброго?! - ответили ему разом несколько голосов. - Что доброго может еще быть здесь! 

Хотя косой Али ничего не понимал, он почувствовал, что допустил какую-то ошибку, придя сюда. И он ответил с видом уничижения: 

- При чем здесь я? Я - Божий бедняк. Я копаю для этих вот людей и получаю деньги за свой труд. 

И он указал пальцем на трех спящих. 

Между тем народ прибавлялся и шум усиливался. Но трое продолжали спать. Косой Али подошел к первому и стал толкать его в плечо. 

- Благодетели мои, вставайте! Ваш Страшный суд пришел! 

Спящий заморгал глазами, открыл их и снова закрыл. Али продолжал его расталкивать, повторяя одни и те же слова. Услышав про "Страшный суд", тот вздрогнул и сел... 

О, что он увидел и услышал! Возбужденную толпу, гневные выкрики... Торопливо и не без страха начал он будить товарищей, говоря: 

- Вставайте! Бог перепутал! Вместо него - нас взяли на Страшный суд... Вставайте! 

Потом он обратился к толпе: 

- Благодетели! Погодите! Дело в том, что Бог перепутал нас с Тужо! Мы не мертвые! А покойник еще дома... 

Тут его взгляд упал на суфия Хусейна. Это был тот самый Хусейн, который всегда дрался с ним из-за их пьянства. И, сам не зная, почему, он воскликнул: 

- О Господи! Неужели ты даже за гробом преследуешь меня и моего Бога?!

Как только толпа услышала эти слова, попахивающие неверием, она в неистовстве накинулась на всех троих. Те ничего не могли поделать: сколько они ни пытались объясниться, сколько ни кричали - никто не обращал на их слова внимания. 

Когда толпа схлынула, трое, окровавленные, без сознания, остались лежать на земле. А косой Али, тоже получивший свою долю побоев, никак не мог понять: что это за могила, которую он должен был выкопать? Почему его избили? Он смотрел вслед удалявшейся толпе и бормотал: 

- Что за взбесившиеся верблюды! 

Потом он посмотрел на лежащих, шагнул было к ним, но махнул рукой, собрал заступ, лопаты и направился домой. 

...А трое еще долго не могли прийти в себя. Наконец, очнувшись, они потащились к дому, где лежал покойник. 

К этому времени в дом уже пришли мулла Абдурахман и "пьяный философ". Едва сейда вошел внутрь, ему в нос ударил запах сырости и чего-то еще. Он недовольно посмотрел на философа: 

- Человек - и в таком месте?

"Философ" понял намек и ответил:

- Да, уважаемый. Уйдя из общества, человек или зарастает паршой, или дичает.

- Но если так, почему же вы выбрали именно такую судьбу? 

- Сейда! Жизнь в обществе ослов делает человека скотом. Я готов быть диким животным, но не человеком-ослом, я не хочу, чтобы на мне кто-то ездил! 

Сейда впервые посмотрел на "философа" оценивающим взглядом. 

- Я тебя не узнал. Не ты ли "пьяный философ"? 

- Да, сейда, меня так называют...

- Я много слышал о тебе. Видимо, это так и есть. 

- Но, сейда, я тоже слышал о вас. 

- А что именно? - спросил мулла с интересом. 

Но "философ" ушел от ответа:

- Сейда, как видите, наш покойник лежит. А мы с вами еще на ногах и разговариваем. 

Мулле стало неловко. 

- Правда твоя. 

- Я не хотел вас упрекать. Я только хотел сказать, что нам надо сидеть во дворе. Сядемте во дворе, пока с кладбища не придут ребята. А как только они придут, тотчас отправим их в мечеть за носилками. 

"Пьяный философ" зашел в комнату, где лежал покойник, достал два маленьких стульчика, и они заняли место во дворе. Некоторое время сидели молча; потом каждый достал по сигарете и также молча закурил. "Философ" первым нарушил тишину: 

- Ваш приход показал, как отличаетесь вы от других мулл. Может быть, именно из-за этого вас иногда зовут "мулла-атеист". 

"Философ" говорил, словно отвечая на предыдущий вопрос муллы. Он не хотел, чтобы опять наступила тишина, и поэтому вернулся к прежнему разговору: 

- Мы протестовали против своего общества и стали алкоголиками. Вы тоже протестовали против своего окружения и заперлись дома, бросив свое учение. 

Сейда вновь с любопытством посмотрел на "философа", а тот продолжал: 

- Да, сейда, жизнь в окружении невежд заставляет человека бросаться хоть в объятия дьявола. Хуже невежества нет ничего. 

Было ясно, что на сердце "философа" словно лежит какая-то тяжесть, и он пытается высказаться, чтобы облегчить ее. Мулла слушал внимательно. Неожиданно "философ" спросил: 

- Сейда, вы, наверное, знаете предание о поэте и эмире Ботане? 

- Какое предание? 

- Говорят, однажды эмир Ботана пригласил своего лучшего поэта и сказал: "Ты должен воспеть меня в стихах". Поэт ответил: "Я могу писать только по вере и убеждению, от огня моего сердца". И тогда эмир бросил его в зиндан. 
Спустя год эмир опять велел привести поэта и повторил требование. Поэт стоял на своем. Его вернули в зиндан. Еще через год, когда эмир вновь хотел потребовать поэта к себе, один из придворных сказал: "О мой эмир! Если ты хочешь, чтобы поэт согласился на все, ты должен посадить к нему в зиндан самого темного, невежественного человека". Эмир согласился, и их выбор пал на одного пастуха. Когда пастуха ввели к поэту, тот страшно обрадовался, что у него появился товарищ. Долго ли, коротко ли прожили они вместе, и вот однажды поэт стал читать пастуху свои стихи. Вдруг он заметил на глазах у слушателя слезы. Поэт очень растрогался и, дочитав, спросил: 
- Уважаемый, что именно в моем стихотворении так задело тебя, что заставило плакать? 
И пастух отвечал: 
- Когда ты читал, я смотрел на тебя. Твоя борода качалась в точности, как у моего козла. Я вспомнил своего любимца - и расплакался. 
И тогда поэт вскочил и начал молотить кулаками в дверь, крича: 
- Стражник! Стражник! Скажи эмиру: я готов воспевать его! 

Мулла Абдурахман молча, внимательно выслушал этот рассказ и, когда "философ" закончил, продолжал сидеть в задумчивости. "О, господи! - думал он, - сколько несправедливости в мире! Почему невежда занимает место ученого? Почему философа считают шутом?..." 

- Да, сейда, - неожиданно вновь заговорил "философ", - как тут не пить! 

- Разве же это выход? - спросил сейда. 

"Философ" пропустил его слова мимо ушей и повторил: 

- Да, сейда, как не пить, когда живешь в таком мертвом обществе! Как не пить, когда муллы отказываются обмывать Тужо! 

Тут им овладела злость, и он закричал:

- Если бы им сказали, что умер какой-то турецкий чиновник или полицейский, они не только бегом помчались бы его обмывать, они принялись бы облизывать его ж..пу! А он умер из-за того, что побывал в тюрьме и вынес пытки этих самых турков - и его не хотят обмывать! 

Мулла вопросительно посмотрел на "философа". 

- Разве Тужо умер от болезни, вызванной пытками? 

- Да, сейда, он умер именно из-за турецких пыток. 

- Хм... Действительно! Я слышал, что он был арестован... 

- Нет, сейда, - прервал муллу "философ", - он стал пить не из-за своего ареста. Он стал пить из-за нашего холопства, из-за нашего равнодушия перед порабощением. Да еще – из-за глупости и упрямства других. 

Тут "философ" на мгновение остановился, как будто что-то вспомнив, прямо посмотрел мулле в глаза и сказал: 

- Сейда, вы знаете, что стоит человек - представитель угнетенной нации, который сидит в застенке врага и храбро сопротивляется? Знаете? 

И, не дожидаясь ответа, вновь спросил: 

- Вы знаете, по какому критерию определяется - есть в стране демократия или нет? Простите, сейда, я не экзаменую вас, не дай Бог! Я знаю, что вы очень глубоко изучили свою науку. Но не секрет, что наличие или отсутствие прав национальных меньшинств - это и есть критерий демократии в любой стране. И если какой-то народ ущемлен в правах, а его представители не находятся в тюрьме - это значит, что такого народа не существует. Но тот, кто сидит в тюрьме - это и есть защитник его прав, это и есть честь и достоинство народа. Теперь вы понимаете, кто был Тужо, сейда? 

И уже с рыданием в голосе закончил: 

- Почему же мы так растоптали свою честь? Каким образом он стал нечистым?! 

Мулла не успел ничего сказать, а "философ" не успел продолжить свою речь: три товарища, посланные копать могилу, израненные, в крови, вошли во двор. И у муллы, и у "философа" от удивления отвисли челюсти. 

- А это еще что? - не смогли они скрыть удивления. 

- "Философ"! Призови Бога! - закричал первый из троих алкоголиков. - Скажи ему: почему он не принимает своего раба? 

Мулла и "философ" с еще большим недоумением смотрели то на них, то друг на друга, не решаясь осознать, что произошло. Второй алкоголик, увидев муллу, подошел к нему. 

- Сейда, - сказал он, - разве так можно?

Тут "философ" не выдержал:

- В конце концов, вы скажете, что случилось?

- Что случилось?! - алкоголик вновь посмотрел на муллу. - Если мы не можем похоронить своих покойников... Сейда! В каких религиях это слыхано, сейда?! В какой религии позволено, чтобы покойник лежал непогребенным? 

- Прежде объясните, что случилось? - ответил мулла, не менее взволнованный. 

- Как видите, сейда. Пришла какая-то толпа, избила нас и вновь засыпала выкопанную нами могилу. 

Взгляд муллы стал безумным:

- Как?!

- Наши ослы орали одно: "Мы не позволим, чтобы мусульманское кладбище осквернили этим нечистым!" - взял слово первый алкаш. 

- Это Тужо осквернит кладбище? О Боже! - "Философ" воздел руки к небу и потряс кулаками... 

– Э-эй, Бог! Э-эй, рабы его! Склоните головы перед Тужо! Слышите вы меня? 

Рыдая, он упал на колени, обратившись лицом к комнате, где лежало тело Тужо, и склонил свою голову. Так же поступили и остальные. Только мулла Абдурахман не знал, что делать. Тоже упасть на колени? Или подойти и поднять их? Он еще не успел принять никакого решения, как раздался шум машины. Вошло несколько жандармов. Одни подошли к стоящим на коленях, держа в руках автоматы, другие вошли в комнату. Их начальник обратился к мулле: 

- Это твой покойник?

- Нет.

- Тогда что ты здесь делаешь?

- Я пришел его обмыть.

- Ему этого уже не требуется. Мы сами обмоем и похороним его.

Тем временем жандармы выносили из комнаты тело Тужо, замотанное в одеяло. При виде этого "философ" бросился наперерез, но его ударили прикладом автомата. Мулла Абдурахман закричал им: 

- Этого нельзя делать, мусульманская религия не допускает этого... 

- Мы не позволим, чтобы весь город бунтовал из-за какого-то покойника, - ответил ему начальник. 

...И жандармы исчезли так же быстро, как появились.

Теги: Баве Назэ, курды