новостной сайт о событиях в курдском регионе

Кандидат исторических наук, ведущий сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Станислав Иванов и кандидат политических наук, старший научный сотрудник Центра изучения стран Ближнего и Среднего Востока при ИВ РАН Кирилл Вертяев выпустили в свет свой новый труд, посвященный истории курдов, - монографию "Курдский национализм: история и современность". 

В монографии рассматриваются проблемы становления курдского национализма как идейно-политического движения на Ближнем Востоке и его роль в актуализации этнополитических конфликтов в странах компактного проживания курдов.

Анализу подвергается период зарождения курдского этнического партикуляризма в Османской империи, а также дается обширный анализ его структурных составляющих, основных политических организаций и агитаторов. Особое внимание уделено современному состоянию курдского национального движения в таких странах, как Турция, Ирак, Сирия.

В работе используется понятие конгломератного курдского национализма для анализа перспектив и форм самоопределения курдов в указанных странах в рамках борьбы курдов за свои национальные права.    

Работа является второй монографией авторов по программе Отделения исторических и филологических наук РАН "Нация и государство в мировой истории".

Предлагаем вашему вниманию отрывок из монографии, посвященный теме курдо-армянских отношений.

Армянский национализм и курдский вопрос: неочевидные причины обострения противоречий в этническом Курдистане в конце XIX - начале XX века

В начале XX века  Восточная Анатолия, населенная в основном  курдами, армянами и турками, административно объединяла  шесть вилайетов: Ван, Диярбакыр, Битлис, Эрзурум, Харпут и Сивас. Созданный в 1879 году Мосульский вилайет, также населенный курдами,  не включался в это объединение  шести вилайетов ("Вилайет-и сите"), и,  таким образом, не входил в административно-географическое  определение Восточной Анатолии. В  Мосульском вилайете армянская проблема не стояла так остро, как в Восточной Анатолии. Однако напряженность в межэтнических и межконфессиональных отношениях  присутствовала и здесь, особенно учитывая, что, в начале XX века  "нефтяной аспект" поднимал значение этого региона особенно в глазах иностранных держав.           

Курдо-армянские межэтнические взаимоотношения  в указанный период нельзя рассматривать вне зависимости от политической ситуации как в самой империи, так и вокруг нее.  Ныне среди многих    турецких ученых присутствует мнение, что обострение армянского вопроса в Восточной Анатолии явилось если не прямым следствием, то фактическим результатом  подписания Берлинского договора в 1878 году, когда армяне, как этническое и конфессиональное меньшинство Турции, по сути, брались под опеку иностранными государствами.  Позиция Германии по армянскому вопросу была в этот период  более сдержанной, особенно с учетом попыток правительства Бисмарка сблизится с Османской империей  и получить концессии на строительство железных дорог и разработку полезных ископаемых.    

Османская администрация, особенно после поражения в русско-турецкой войне 1877-1878 гг и усиления  национального движения на Балканах, была обеспокоена складывающимся разделением  крупных восточных вилайетов по этно-конфессиональному признаку: условно-армянский Эрзурум против условно-курдского Диярбакыра. Это происходило на фоне естественным образом  формирующегося    двойного налогового гнёта населения, что являлось  следствием существования в Восточной Анатолии  двух административно-политических  систем  (т.е. систем принуждения) – системы рентного   землепользования под покровительством  ага (обычно вождя местного курдского  племени)  и системы централизованного государственного налогообложения,  насаждаемого  центральной властью  в Стамбуле.  При этом в сознании проживающего здесь армянского и, частично, курдского оседлого  населения, благодаря усилиям соответствующих  агитаторов социал-демократического толка,  такой "двойной гнёт" находил выражение   в недовольстве действиями именно центрального османского государства, и, как мы увидим позднее, станет одним из основных катализаторов недовольства значительной частью населения налоговой политикой султана  Абдулхамида. 

Понять  контекст армяно-курдского конфликта в Восточной Анатолии невозможно без  понимания специфики кяфиризма (от арабского "кяфир": неверный", "иноверец")  - "полукрепостной" зависимости армянских и халдейских крестьян от курдского феодала (аги) по религиозному признаку (1). Кяфиризм, как считает М.С. Лазарев, был  более  всего распространен в районах Центрального Сасуна, Муша, Хизана, Мокса. "Кроме кяфиризма, - пишет М.С. Лазарев,  специфической и чрезвычайно обременительной формой внеэкономического принуждения, практикуемой курдскими феодалами в отношении зависимого крестьянства, было так называемое кишлачество, когда вожди племен всю зиму со своими семьями, воинами и стадами зимовали в деревнях, заставляя крестьян целиком содержать их" (2). Здесь также интересно привести мнение русского публициста и путешественника армянского происхождения Р. Бекгулянца (Северянина), который в своих путевых заметках писал: "ни султанское, ни младотурецкое правительства не пытались отменить кяфирное право, а стихийная борьба крестьянства за свое раскрепощение еще более ухудшила положение армян… И причина этого  заключается в кяфирном праве, за которое цепко держатся курдские беки и которого они не хотят лишиться" (3). Земельные отношения между курдскими землевладельцами (ага и шейхами) и оседлым крестьянством (среди которых было значительное число армян) действительно напоминали отношения средневековых графов и баронов к крестьянам, живущим на их землях. Последние нередко воспринимались, как собственность и даже  служили объектом купли-продажи наряду с землей.   Упоминания о кяфирном праве, т.е. праве, регулирующем отношения феодалов-землевладельцев исключительно с христианами,  мы находим и в различных  армяно-халдейских источниках, в которых упоминается,   что "кяфирное право"  было распространено повсеместно в Восточной Анатолии и трактовалось в целом контексте того,  что  "неверные" должны находиться в кабальной зависимости у мусульман (4).   Связывалось это и с давлением  на немусульманские общины с целью их перехода в ислам и гомогенизации уммы. Этот процесс заметно усилился к концу XIX века, когда переход в ислам для христиан нередко становился  возможностью обезопасить свое имущество или получить высокий пост в административной иерархии Османской империи.  Одна из разновидностей кяфирного права выражалась в том, что христиане до начала XX века не могли служить в османской армии, в связи  с чем на них налагались дополнительные финансовые обязательства, что с конституционной точки зрения  не могло не расцениваться, как гнёт по конфессиональному признаку.  

Однако в среде самих мусульман, как нам представляется, такого  юридического института, как  "кяфирное право" не существовало. Военный налог, который  накладывался на армян и ассирийцев,  в совокупности с явным или скрытым принуждением к исламизации производил на христиан и -  как следствие, на европейские страны, в первую очередь на Англию и Россию -  впечатление полной обездоленности и незащищенности проживающего здесь христианского населения. Можно привести слова российского консула в Ване Туманского, который, перенося опыт российского крепостничества на местные  условия: "В Сасунской казе существует почти крепостная зависимость армян от курдов со всеми ее юридическими последствиями: каждый армянин приписан к какому-нибудь курду и обязан ему оброком; курды продают своих крепостных, когда имеют нужду в деньгах; за убийство курдом крепостного его господин мстит убийством крепостного, принадлежащего убийце.   Крепостные армяне назывались "зер-хурли", что означало купленные за желтое (золото)" (5). 

Можно привести свидетельство  английского консула в Ване  Генри Троттера, который  в своем отчете о курдах Малой Азии в середине восьмидесятых годов XIX века писал, что  семь племенных вождей из Вана от имени 40 тыс. местных  курдов передали султану петицию. Они  просили об освобождении от обязательной военной службы при условии, что на них будет накладываться такой же налог, как и на христиан. Однако накладываемый на христиан военный налог, (в соответствие с негласным  кяфирным  правом. К.В) должен быть выше. Курды при этом давали понять, что поскольку они проживают на своей исконной  территории, они требуют достойного к себе уважения" (6).   

Учитывая теократический характер государства, система миллетов не способствовала попаданию христиан во власть, однако оставляла общинам относительно большую религиозную автономию. Христианских купцов, например, традиционно  использовали для развития выгодных контактов с европейскими странами, а  на протяжении всего XIX века европейские державы в результате бесконечных войн с Османской империей, постепенно приобретали   систему привилегий, которые выражались  в преимущественном  негласном праве  развивать контакты с конкретной  этно-конфессиональной группой. Поэтому чаще всего именно армяне, греки становились представителями компрадорской буржуазии, если  исходить из  фактически  полуколониального  характера Османской империи к концу XIX века.  Вопросы защиты и поддержки христианских общин становились своеобразным объектом торга между европейскими империалистическими державами и Портой, а лежащая в основе социально-политического устройства империи сегрегация этноконфессиональных меньшинств не оставляла в итоге мусульманам возможности вливаться  в ряды компрадоров.  Это и лежало в основе  того,  что теперь  принцип "кяфиризма" стал весьма болезненно ощущаться в Восточной Анатолии во второй половине XIX века в связи с усилением централизаторской политики империи и возникновением эффекта двойного налогового гнёта в условиях со-существования на территории  как оседлых, так и кочевых племен, а также групп с очевидными этно-конфессиональными различиями. Все это происходило  на фоне усиления фактической  власти курдских беев и ага. 

Во многом против такого  порядка вещей, утвердившегося в османском обществе,  и было направлено новое конституционное движение под лозунгами равенства и братства,  по сути зародившееся в Турции во времена Танзиматских реформ, и получившее новый импульс после окончания русско-турецкой войны в 1878 году   с началом режима реакции  при султане Абдулхамиде II.  

Подобный конституционализм с его идеей равноправия мог поколебать принцип доминирования мусульман, особенно в Восточной Анатолии,  что легко можно было обнаружить, обнажив,  реальную этнодемографическую ситуацию в Восточной Анатолии. Обезземеливание крестьянства и переход курдов к оседлости приводило   к усилению миграции курдов и армян  как внутри самого региона, так и в Стамбул. В результате поощрения султаном возвращения сосланных  курдских феодалов на свои земли  с 80-х годов XIX в. активизировался процесс захвата армянских земель курдскими феодалами и шейхами, которые, прибегали для этого к различным способам: подкупу местных чиновников, скупке земли, ростовщичеству и т.д. Всего с 1894 по 1908 гг. в их руки перешло около 750 тыс. га земель, прежде принадлежавших армянскому крестьянству и церкви (7). 

Рост национального самосознания в армянской среде  был спровоцирован патримониальным характером власти в Османской империи; не последнюю роль в этом  сыграла и апостольская церковь, учитывая, что религиозный гнёт был вызван длительным и чрезмерно акцентированным во второй половине XIX века  "земельным вопросом".  То есть фактически  ставился ключевой  вопрос о  "власти-собственности" в условиях патримониального характера политической власти, а по сути –  имело место межконфессиональное   противопоставление  между проживавшими здесь различными этническими группами (миллетами) по дихотомии "мы – они".  

Самозахваты земель и эксплуатация курдскими феодалами христианских  крестьян по фактическому "кяфирному праву" с одной стороны, и деятельность армянских повстанцев (федаинов) с другой   давала пищу для разжигания розни между курдами и армянами. Упоминая о резком ухудшении положения армян после вторичного завоевания Курдистана Высокой Портой, М.С. Лазарев ссылается на мнение своего   однофамильца -  автора содержательной брошюры об армянском вопросе и бывшего Ванского коменданта полковника Д.Я.Лазарева, который писал:  "Можно по справедливости сказать, что армяне при курдских деребеках пользовались лучшими днями, нежели при 47-летней турецкой анархии, имевшей для них следующие гибельные последствия: 1) повсеместное обеднение, 2) бегство из родины, вследствие тяжелых налогов и разорения со стороны курдов по потворству и бездействию администрации и 3) избиение сасунцев" (8).

На волне подъема армянского национализма в Восточной Анатолии нельзя было исключать и взаимодействия курдов и армян в политической сфере, хотя такие случаи были довольно редки.  В некоторых источниках имеется ранний пример подобного  синкретического  поиска  национальной идентичности в Восточной Анатолии – это  некий  Армяно-курдский комитет национальной свободы ("Комитейа Эрменийя-Курдайе Милетийе Азадарийе"), который был создан в Дерсиме 6 января 1868 года (9). К сожалению, достоверных сведений о том, что из себя представляла эта организация, какие цели преследовала, у нас не имеется.  

Было бы неверным допущением считать, что армянские националисты не декларировали права всем мусульманским жителям Восточной Анатолии, которые согласились бы остаться в таком новом воображаемом  армянском государстве. Как бы то  ни было,  комиссия Берлинского конгресса  в 1878 года указала в своих отчетах парадоксальное количество армян, проживавших в трех крупных вилайетах, т.е. превышение  почти в 4 раза по сравнению  с другими, более поздними источниками и периодами наблюдений, согласно сводке Троттера.  Можно ли это  назвать эффектом  национальной агитации, когда мусульмане армянского происхождения, апеллируя к новому национальному единству, и во многом  благодаря экзальтации  агитаторов, в том числе и в деле пропаганды самопожертвования на личном примере, были преисполнены  мнимого оптимизма относительно перспективности такой национальной идеи?            

С подписанием Берлинского договора армяно-курдские земельные  противоречия, безусловно, приобрели  новое внешнеполитическое звучание.   Берлинский договор 1878 года в своей 61-ой статье устанавливал  обязательства Высокой Порты перед проживающими в империи армянами весьма недвусмысленно:   "Османское правительство гарантирует, что оно незамедлительно начнёт реформы и обеспечит общественный порядок в районах проживания армян, а также обеспечит защиту  армянского населения от курдов и черкесов", подразумевая самозахваты курдами земель, принадлежащих армянской апостольской церкви.  Бросается в глаза еще и то, что Порта с подписанием договора то ли согласилась, то ли недоглядела   в тексте договора указания на  "курдов и черкесов". Как бы то ни было, но Абдулхамид,  пользуясь такой формулировкой, получили встречный козырь  на возложение, согласно букве договора,   всей  ответственности за притеснение армян на свирепый нрав курдов.       

В этот период основным опасением султана  оставалась возможная "балканизация" Восточной Анатолии, превращение ее в клубок трудноразрешимых межэтнических противоречий, что в итоге вело бы к отделению  восточных областей от  империи. Навязываемые западными странами армянские реформы  были невыгодны значительной части проживающего здесь населения и уж тем более – местным мусульманским элитам, в том числе и   в виду отсутствия в их понятийном багаже и неприятия  такого термина, как "Турецкая Армения". С другой стороны, османское  правительство не стремилось активно выступать против проведения таких реформ, опасаясь прямого вмешательства иностранных держав. Опасения Порты вызывала уже утвердившаяся  на протяжении  XIX cтолетия методика  поэтапного отделения от империи областей, населенных христианами,  примерно по той же схеме,  как это случилось с Грецией: "восстание – внешнее вмешательство – реформы", "восстание – внешнее вмешательство – автономия", "восстание – внешнее вмешательство – независимость".            

Как отмечает иракский исследователь В. Джвайдех, "Берлинский договор всей своей сутью явно  давал понять, что Восточная Анатолия является вотчиной армян и создания независимого Курдистана в случае распада империи здесь не предвидится" (10).  Поэтому в контексте международных обязательств важнейшим смыслом  националистического по сути  восстания  в 1880 году шейха Обейдуллы, являлось, по идее, то, что  уже не Османское государство, а независимый Курдистан возьмет   на себя обязательства по поддержанию добрососедских отношений между курдами, армянами, черкесами, согласно условиям Берлинского  договора.     

Подписанный Османской империей Берлинский договор, составленный под диктовку  иностранных держав-победителей, явно отделял армян от остального населения Восточной Анатолии,  что во многом задевало патриотические чувства проживавших здесь курдов.  Настороженность у турок и курдов продолжала вызывать и  активная поддержка позиции армянских националистов со стороны Европы. Практически слово в слово перекликается эта мысль с высказыванием Бедирхана в 1843 году накануне похода против несторианских племен  в Хаккяри, которое он обронил в присутствии английского  вице-консула своему переводчику-несторианину:   "Вы являетесь предвестниками тех, кто придет сюда, чтобы покорить эту землю" (11). В этой связи примечательным выглядит письмо английского консула в Эрзуруме Троттера английскому послу в Стамбуле Лорду Сэлсбери, в котором тот описывает возмущение, которое вызвало у армян открытие Англией в Диярбакыре "консульства в Курдистане". Сообщение об  "открытии  английского консульства в Курдистане" было опубликовано в газете "Терджюман-и Эфкяр" от 24 июня 1879 года. Юрисдикция консульства охватывала Эрзурум, Диярбакыр, Муш и Ван. Как пишет Троттер, "выходящие в Стамбуле  армянские газеты подняли большую шумиху по этому поводу, после чего  отмечает:   "По моему мнению, я не должен именоваться консулом Англии в Турецкой Армении или Курдистане и   предлагаю  заменить название на более нейтральное:  консульство Великобритании  в Восточной Анатолии" (12). 

Во многом стихийных протест курдов против армянских реформ, навязанных Берлинским  соглашением,  был выгоден Османской империи. Невозможность и нежелание  их осуществления могла теперь легко списываться  султаном  на "дикий нрав курдов", как это делалось в отношении восстания Обейдуллы, активно искавшего   поддержки со стороны  армян и несториан в поисках независимости Курдистана.  Однако, с другой стороны, противодействие курдских элит возможному созданию независимой Армении создавало при этом естественную  почву для сближения с  центральной османской властью на почве политики паносманизма и панисламизма.  Курдский фактор, таким образом,   играл очень важную роль в том, чтобы помочь султану  оттянуть полное выполнение условий Берлинского договора, которые он  считал губительными для империи, ведшими к ее распаду, когда преданность  аширетных курдов султану могла превалировать  над сугубо  национальной мотивацией.  

"Дикий нрав курдов" нередко становился аргументом султанской дипломатии  при объяснении невозможности осуществления возложенных на Порту договорных обязательств в отношении армянского населения. Возможно, этому имиджу способствовали и донесения иностранных консулов, особенно русских, в которых нередко превалировали сугубо оценочные категории в отношении характера противодействия курдов националистической агитации армян на этой территории. Это привело к тому, что в западно-европейской прессе, а также в переписке иностранных консулов  курды всё чаще фигурировать в качестве "разбойников и неспокойных элементов".  Однако  в то же самое время  в своей внутренней политике султан искал с курдами максимального сближения и поддержки.  

Как бы то ни было, но в 1895 году Абдулхамид отдал приказ регулярным войскам и курдских хамидийским формированием взять штурмом Сасун, который являлся оплотом армянских комитетчиков, и в котором армянские националистические настроения носили наиболее ярко выраженный характер. Считается, что  жертвами последовавшей  резни 1895-1896 гг стали около 17 тыс. армян, которые были убиты регулярной османской армией и хамидийцами.  С точки зрения последующей судьбы курдов,   резня армян и реакция европейских стран, и в первую очередь – европейской прессы, выразилась в следующем.      

Во-первых, резня 1894-1895 гг послужила удобным поводом для постановки вопроса о ликвидации или существенном ограничении османского суверенитета над всей Восточной Анатолией. Эти обстоятельства вызывали раздражение России, что нашло отражение  в письме русского временного поверенного в делах Османской империи Жадовского, который сообщал  министру иностранных дел следующее: "Я не скрыл от султана, что он сам, вопреки нашим предостережениям, создал себе ныне безысходное положение в армянских областях, ополчив и вооружив дикие курдские племена и отдав на их произвол христианское население страны. Ныне он сам не в силах обуздать неистовства своих излюбленных полков хамидийе, которые считают себя скорее  равноправными союзниками (курсив мой. К.В), чем подчиненными" (13).  

Однако с точки зрения  имперских амбиций пришедших к власти в 1908 году  членов салоникского комитета "Единение и прогресс" актуальность армянского фактора в империи  продолжала выражаться еще и в том, что и  до,  и после  младотурецкого переворота дипломатическая активность западных государств вокруг турецких армян,  достигнув  в середине 90-х годов XIX столетия  наивысшей точки, продолжала  оставаться  "раздражающим фактором" для младотурок, постоянным  намеком  неминуемости  сепаратизма и развала и гибели империи.

Для курдских нотаблей  проблема армянского сепаратизма выражалась в другом:  в возможно  потере власти в Курдистане,   что являлось чувствительной проблемой для очень многих   курдских элит, и о чем, например,  недвусмысленно дал понять  в свое время шейх Обейдулла во время своего восстании за создание независимого Курдистана: "Причиной моих тревог и сомнений являются армяне, которые собираются создать в Ване свое независимое государство, а также несториане, которые, находясь под покровительством англичан, подняли здесь английский флаг. Я дам оружие в руки женщинам, но я никогда не разрешу им отнять нашу родину" (14).

В отличие от Обейдуллы,  среди курдских интеллектуалов, представителей нарождающегося среднего класса из числа мелких чиновников и среднего офицерства, для которых был характерен  поиск национальной идентичности в условиях дальнейшего развития прозападных модернизационных тенденций, заложенных Танзиматом,  оставалось давлеющим  желание не ссорится с армянами, а по возможности, искать в них союзников в качестве новой  нарождающейся  политической силы. Более того, учитывая дурную славу хамидийцев, курдские интеллектуалы старались максимально дистанцироваться от них.  Так, на письмо Аршака Чобаняна редактор издававшейся  в Каире  газеты "Курдистан" Абдурахман Бедирхан ответил: "Знаю, что интересы курдов и армян одни и те же, и поэтому я всегда стремился через свою газету стереть ту ненависть, которая существует между этими двумя народами". Среди курдов, поддержавших движение "Единение и прогресс" основу составлял именно такой подход к отношениям с армянами.   

С другой стороны, национальная агитация "За турецкую Армению" естественным образом заставляла проживавших в Восточной Анатолии  подданных султана попытаться  постичь путем логических умозаключений, "каким образом армяне, не составлявшие согласно официальным сальнаме в этом районе и трети населения (15)  и, но при этом  сумевшие сохранить благодаря заботе турецких  властей свои культуру и язык, собираются создать здесь свое независимое государство?" -  вопрошал  в своих воспоминаниях активный участник событий, бывший член иттихадистского комитета  Ахмет Куран (16).  

Кроме того,  в  этот период армянским националистам оказывалась мощная материальная и идеологическая поддержка из-за рубежа. Через многочисленные диаспоры,  в основном  из России,  им также поставлялось и  оружие.  При этом  идеологическая роль России в процессе актуализации армянского фактора выражалась еще и в том, что очень многие "армянские народовольцы" обучаясь  в престижных учебных заведениях  России,  оказались  под сильным влиянием социал-демократических идей, весьма превратно истолкованных применительно к условиям Восточной Анатолии. С началом разгула черносотенной реакции в России многие из них вынуждены были покинуть Российскую  империю и направились    на землю исконного проживания своих предков  - в  Западную Армению, нередко движимые идеей создания там  независимого государства.   В идеологии дашнаков  под Западной Арменией подразумевалась обширная территория в Восточной  Анатолии, охватывающая два крупнейших вилайета Османской империи – Ванский и Эрзурумский.    

Попытки местных  курдских элит договориться с армянскими националистами, безусловно,  имели место. Так, в конце 1903 года шейх влиятельного племени шемдинан Садык, брат Саида Абдулкадира, провел секретные переговоры  с руководством партии "Дашнакцютюн". Садык настаивал, что между курдами и армянами есть определенное недопонимание в вопросах разделения интересов в вопросах самоопределения двух народов.  Во время этой встречи Садык заявил: "Вы, христиане, в определенной степени находитесь под нашим покровительством. Если у какого-либо армянина здесь идет носом кровь, то иностранные посольства в Стамбуле делают из этого целую трагедию. Те, кто вас притесняют -  османы, а всю вину перекладывают на курдов".   

Садык предлагал в районах, контролируемых племенем Шемдинан, построить на деньги дашнаков  оружейную фабрику, которая будет использоваться и управляться дашнаками в своих целях. Также шейх Садык планировал передать в руки дашнаков весь экспорт местного табака в Европу и Египет, при условии, что армяне не будут оспаривать утвержденные им границы Курдистана. Дашнаки должны обеспечить помощь становлению Курдистана со стороны западных держав.  Гаро Сасуни в своей книге отмечает, что целью шейха в этот период было создание независимого Курдистана, в то время, как цели дашнаков – на основании достигнутых в 1902 году предварительных договоренностей с младотурками - это свержение режима Абдулхамида (17). 

Активность в покровительстве турецких армян в пику России  проявляла и Англия. Так,   российский вице-консул в Ване Маевский на основании  впечатлений от погромов 1895-1902 гг писал в своем донесении, что армянское националистическое  движение было вызвано исключительно агитацией некого англо-армянского комитета в Лондоне, который,  осуществляя внешнее политическое руководство действиями армянских националистов,  требовал от армян воздержаться от политической агитации с требованием отторжения Армении от  Турции: "Лондонский комитет не был уверен в настроении армян  в Трапезундском, Ванском и Эрзурумском вилайетах, будучи наслышанным, что первые эмиссары и агитаторы пытались вызвать и раздразнить не власти, а именно мусульман и перенести  конфликт в религиозную сферу" (18). Маевский отмечает, что оборонительные меры турецких властей немедленно были раздуты западноевропейской печатью и выставлены, как гонения на христиан: "В восточных вилайетах курды составляют больше половины населения и для обуздания их потребовались   бы войска, возможно,  поэтому англичане  и делали  ставку на армян. Все английские агенты в населенных армянами вилайетах были отозваны в начале 1896 года и заменены новыми лицами, получившими инструкции по мере сил успокоить возбужденные умы армян" (19).       

Таким образом, очевидным результатом  актуализации армянского фактора в регионе в конце XIX века во многом явилось то, что он   всколыхнул националистические чувства курдов. Однако курдские интеллектуалы, в большинстве оставаясь в рамках  идеи  универсального "национального османизма", пытаясь охватить  этим понятием и армян, в рамках подобной  национальной идеи нередко апеллировали к курдо-армянскому сотрудничеству и  видели причину всех бед в султане Абдулхамиде, который созданием курдских полков хамидийе практически  поддерживал межконфессиональную вражду между проживающими здесь народами. Подходы и стремления к межгрупповой солидарности курдских интеллектуалов, таких как Джевдет, Сукути, Нурси  с армянскими националистами и социал-демократами  против режима Абдулхамида были характерны для всего периода подготовки младотурецкой революции. При  этом армянское движение во многом явилось вызовом, спровоцировавшим местные элиты из среды курдов заняться поиском такой идентичности, которая позволяла бы эффективно противостоять, особенно  в условиях острого  армяно-курдского земельного конфликта, возможному отторжению тех территорий, которые курды считали исконно своими. По сути,  речь шла об идейном   противодействии националистической пропаганде армянской независимости (или автономии под протекторатом западных держав) со стороны  формирующихся в Восточной  Анатолии курдских политических  элит - ага, вождей и шейхов, а также немногочисленных представителей нарождающейся национальной буржуазии, среднего класса. Этот аспект видится одним из важных в становлении курдского национального сознания в Османской империи. 

1.   Понятие "кяфиризма" было введено в научный оборот М.С. Лазаревым. См. : М.С. Лазарев… 1972. стр. 41.  

2.   М.С.Лазарев. 1972…. Стр 41  

3.   Р.Бекгулянц (Северянин). По Турецкой Армении. Ростов на Дону. 1914 г.  стр. 74 

4.   И. Зая. Ассирийцы и другие христианские народы – жертвы турецкой политики  конца XIX и начала XX века. Стр. 2. Источник:  http://bar-atra.ru/doc/Iosif_Zaia-Athens_Greece-.pdf

5.   цит. по: М.С. Лазарев. 1972… стр 40-41  

6. N.  Kutlay. 2010 стр 43

7.  А.С. Амбармян. Аграрные отношения в Западной Армении… стр 37  

8.  Я.Д. Лазарев. Причины бедствия армян в Турции и ответственность разорения Сасуна. 1895 г. б.с.3 

9.  Malmisanij. Diyarbekir"de Kürt Ulusçuluğu (1900 – 1920) İst., 2010. стр. 15 

10. W. Jwaideh…. cтр 107.

11.  W.F. Ainsworth, Travels and Researches in Asia Minor, Mesopotamia, Chaldea and Armenia. London 1842  стр 255. Примечательно, что ссылающийся в на эту реплику Бедирхана Шимшир считает, что она была произнесена именно  английскому вице-консулу, а не переводчику-несторианину. См (Simsir…стр 92) 

12.  B.  Simsir. British documents on Ottoman Armenians. İst.,  1983 стр 483 No 230. 

13.  цит. по :  М.С. Лазарев ..M. 1971. стр 70.

14.    Simsir…2010. cтр 228 

 15.  Большинство источников оценивают численность армянского населения примерно в треть населения Восточной Анатолии         в указанный период. 

16.   B. Simsir... 2010. cnр 240. 

17.   Garo Sasuni, Kürt Ulusal Hareketleri XV.yüzyıldan Günümüze Ermeni-Kürt İlişkiler. стр. 137 

18.   Фонд 502б, д. 2491 (1903) 

19.   Фонд 502б, д. 2491 (1903) 

Теги: Институт Востоковедения РАН, Станислав Иванов, Кирилл Вертяев, курды, Курдистан, армяне, Турция, ИМЭМО РАН, Михаил Лазарев