новостной сайт о событиях в курдском регионе

Сентябрьское утро в Багдаде. Движение транспорта на контрольно-пропускных пунктах прекратилось, поскольку за взорванными стенами уже расположились бюрократы, а температура поднялась до ста пятнадцати градусов. В Центральном уголовном суде охранник стучит своей дубинкой по решетке маленькой камеры, в которой находятся десятки подозреваемых в терроризме, ожидающих суда. Они заполнили деревянную скамью и пол потными клубками конечностей и лицами с удрученными выражениями. Многие больны или ранены, покрыты чесоткой, их суставы вывихнуты, а кости сломаны. В иракских тюрьмах есть единый кодекс - разные цвета для подозреваемых, находящихся в предварительном заключении, осужденных и приговоренных к смертной казни - но несколько человек, которые еще не видели ни судью, ни адвоката, уже одеты так, как будто их приговорили к смертной казни.

Внизу в комнате без окон с "Нескафе" и сигаретами  сидят адвокаты, балансируя стопками бумаг на коленях. Большинство смотрят на свои телефоны; другие сидят в тишине, скрестив руки и закрыв глаза. В делах по терроризму адвокатам, как правило, отказывают в доступе к их клиентам до начала слушания.

Вскоре после десяти часов три судьи в длинных черных одеждах врываются в зал суда и садятся  на скамейку. Сухайл Абдулла Сахар, лысый мужчина средних лет с худым, веселым лицом, сидит в центре. В этот день в его списке двадцать один случай, шестнадцать из которых связаны с терроризмом. Он тихо зачитывает имя; сотрудник службы безопасности кричит его по коридору одному из своих коллег, который кричит его охраннику, который кричит его в камеру. Выходит молодой человек по имени Ахмед. Сотрудник службы безопасности веде его к деревянной клетке посреди зала суда. Судья Сахар обвиняет его в том, что он присоединился к ИГИЛ в Кайяре, небольшом городке к югу от Мосула.

"Сэр, клянусь, я никогда не был в Кайяре", - говорит Ахмед.

Сахар настроен скептически. "У меня есть письменное признание здесь с вашим отпечатком", - говорит он.

"Сэр, клянусь, я поставил свой отпечаток большого пальца на чистый лист бумаги", - отвечает Ахмед. "И меня пытали службы безопасности". 

Сахар перечисляет предполагаемых соратников Ахмеда; Ахмед отрицает, что знает кого-либо из них.

"Достаточно доказательств", - говорит прокурор. "Я прошу обвинительный приговор".

У Ахмеда нет адвоката, и поэтому Сахар призывает пожилого государственного прокурора по имени Хуссейн, который сидит в галерее. Хуссейн подходит к кафедре, повторяет по памяти то, что сказал Ахмед, и, не требуя его освобождения, заканчивает просьбой "помиловать его приговором".

Ахмед плачет, когда его выводят из комнаты. Суд над ним длился четыре с половиной минуты.

Следующий подозреваемый настаивал на том, что его арестовали по ошибке - что его имя было похоже на имя кого-то из ИГИЛ*. Частный адвокат объяснил, что его клиент признался в принадлежности к ИГИЛ под пыткой - у него было медицинское обследование, чтобы доказать это, но никто из судей, похоже, не слушал. Когда адвокат говорил, они шутили, подписывали документы и просили своих помощников убрать папки со скамейки. Сахар зевнул. Процесс длился восемь минут.

Третий подозреваемый - двадцатитрехлетний подросток из деревни под Мосулом, обвиненный в принадлежности к ИГИЛ и арестованный в лагере для перемещенных лиц.

"Когда ты присоединился к ИГИЛ?" - спросил Сахар.

"Я не присоединялся", - ответил подозреваемый.

"Тогда почему вы написали это признание?"

"Они завязали мне глаза и заставили меня сделать это".

"Достаточно доказательств - я прошу обвинительный приговор", - сказал прокурор.

Адвокат подозреваемого тщательно объяснил, что региональные разведывательные отчеты показывают, что подозреваемый был принят за кого-то с похожим именем. В судебных процессах по терроризму простое присутствие частного адвоката может сигнализировать о вероятной невиновности подозреваемого; большинство адвокатов отказываются принимать неоднозначные дела, опасаясь, что службы безопасности будут преследовать их за предполагаемые связи с "Исламским государством"*. (В прошлом году иракские суды выдали ордера на арест по меньшей мере пятнадцати адвокатов защиты и обвинили их в принадлежности к этой организации.) Но, как сказал адвокат, судьи выполняли свои административные функции. Суд закончился через девять минут. "Я ненавижу ИГИЛ, они взорвали мой дом!" - крикнул обвиненный сквозь слезы, когда его выводили из суда.

К полудню Сахар провел десять судебных процессов с участием двадцати подозреваемых. Зал суда дважды оставался без света, но Сахар продолжал ходить в темноте, просматривая документы при свете своего мобильного телефона. В последнем до обеда деле участвовали три обвиняемых, все они были тяжело ранены. Когда они ввалились в зал суда, сотрудник службы безопасности поставил в клетку три пластиковых стула. Последним подозреваемым оказался лысый мужчина в очках лет тридцати, Луай; он сгорбился над парой коротких деревянных костылей и двигался так, как будто одна из его ног была парализована, а его позвонки искривлены. Зал суда молчал, слышались лишь звуки его борьбы с клеткой.

Сначала Сахар допросил других подозреваемых. Один из них по имени Хейдар, который был с костылем, сказал, что он был ошибочно арестован за взрыв бомбы в машине в 2014 году и что в ходе допроса, чтобы остановить пытки, он начал называть случайных людей, в том числе Луая. Затем судья Сахар позвал Луая, который поднялся со стула и схватился за клетку, чтобы удержаться. "Я пошел продавать свою машину на рынке", - сказал он. "Тогда Хейдар назвал меня, я попал в засаду и был арестован". Он говорил быстро, высоким тоном, но заикался и терял слова; во время допросов, по его словам, полицейские избили его так сильно, что у него образовался сгусток крови в мозгу. "Они также сломали мне спину!" - крикнул он. "Они сломали мне ноги и руки! Я едва могу ходить!

"Достаточно доказательств - я прошу обвинительный приговор", - сказал прокурор. Это была единственная фраза, которую он произносил в суде тем утром.

Адвокат Хейдара отметил, что не было ни свидетелей, ни вещественных доказательств и что его просьба о медицинском освидетельствовании для доказательства того, что Хайдар подвергался пыткам, была отклонена. Адвокат Луая объяснил, что признание Луая было принудительным и не имело смысла: он сказал, что дистанционно взорвал заминированный автомобиль, когда, по сути, полиция пришла к выводу, что это была атака смертника.

Луай провел четыре года в предварительном заключении, и в течение двух или трех минут, отведенных на его защиту, судьи разговаривали между собой. "До сих пор я не видел судью!" - крикнул он.

"Убери их", сказал Сахар. Офицер безопасности открыл клетку. Луаю понадобилось почти две минуты, чтобы дохромать к двери. Сахар объявил перерыв на обед, а затем приказал всех казнить.

"Исламское государство"* в основном разгромлено на поле битвы, но война еще не окончена. Удары с воздуха не могут убить идею, и разрушенные системы безопасности, разведки и правосудия Ирака не могут выполнить эту задачу. Но, поскольку существует стратегия, кажется, что она почти идеально продумана для достижения противоположного. Американские и иракские военные чиновники потратили годы на планирование кампании по избавлению Ирака от ИГИЛ*, как будто отсутствие джихадистов автоматически приведет Ирак к светлому демократическому будущему, которого ожидала и администрация Джорджа Буша, когда американские войска вторглись в страну в 2003 году. Но ИГИЛ* всегда получало большую часть своей опасной привлекательности из-за коррупции и жестокости иракского государства.

В течение трех лет "Исламское государство" контролировало половину Сирии и треть Ирака, территорию, размер которой приблизительно соответствовал размеру Великобритании, в которую входили миллионы людей. Несколько членов его высшего руководства были высокопоставленными военными и разведчиками при баасистском режиме Саддама Хусейна; они объединили структурную мощь полицейского государства с космической уверенностью радикального джихадизма. Группа взрывала мечети и древние археологические памятники и проводила кампанию этнической чистки с помощью массовых убийств и сексуального рабства. Она вовлекала местных бюрократов, врачей и учителей, часто под страхом смерти, и прилагала огромные усилия для радикализации поколения детей и привлечения их к насилию, страданиям и потерям. В разгар ее успеха, в 2014 году, существовала реальная возможность захвата Багдада и разрушения иракского государства. Теперь, спустя более года после того, как ИГИЛ  потеряло Мосул - его крупнейший источник легитимности, богатства и власти - сотни тысяч мирных жителей страдают от рук своих освободителей. Любой, у кого есть очевидная связь с ИГИЛ, какой бы незначительной или неясной она ни была, уничтожается или изгоняется из общества.

Недавно я встретился с высокопоставленным сотрудником иракской разведки, который активно участвует в контртеррористических операциях. В течение трех часов за чаем и сигаретами он рассказывал о систематической преступности в силах безопасности, подробно рассказывал о случаях казней на местах боя, убийствах в центрах содержания под стражей и прикрытиях, организованных государством. Он говорил как свидетель, но и как участник; хотя он в состоянии остановить некоторые злоупотребления, вмешиваясь, он рискнул бы получить обвинения в том, что он симпатизирует группировке, которую он стремился уничтожить.

Он считает, что реакция иракского правительства является такой же тактической ошибкой, как и моральной; это напрямую связано с рассказами джихадистов о том, что сунниты, составляющие меньшинство иракского населения, не могут жить в безопасности под властью шиитов. "Реакция мести - она не очень хорошо продумана", - сказал он мне. "Мы редко соблюдаем закон".

Тысячи мужчин и мальчиков были осуждены за принадлежность к ИГИЛ, а сотни были повешены. Но, по словам высокопоставленного сотрудника разведки, эти случаи составляют лишь небольшую часть от общего числа задержанных. "Несколько подозреваемых направляются в суд, но только для того, чтобы поддержать иллюзию, что у нас есть система правосудия", - сказал он.

Подозреваемых судят по закону, в котором не проводятся различия между лицом, которое "помогает террористам" и лицом, совершающим насильственные преступления от имени экстремистской группировки. Уровень осуждения составляет около девяноста восьми процентов. Члены семей обвиняемых редко появляются на слушаниях, опасаясь, что их тоже задержат. Чаще всего силы безопасности собирают родственников и отправляют их в отдаленные пустынные лагеря, где им отказывают в еде, медицинских услугах и документах. "Мы удаляем тысячи семей из иракского общества", - сказал мне чиновник. "Это не просто месть ИГИЛ. Это месть суннитам”.

Девять лет назад два офицера ЦРУ вошли в иракскую тюрьму и увидели коридор, заполненный мужчинами в капюшонах, которых должны были казить за предполагаемую принадлежность к "Аль-Каиде" в Ираке, группе, которая породила ИГИЛ. "Мы били "Аль-Каиду", но иракское правительство просто собирало суннитов", - сказал один из  офицеров. Вместо освобождения невинных, иракское правительство приговорило их к смертной казни. "Так что, конечно, они вернулись", - сказал офицер, говоря об "Аль-Каиде" в Ираке. "Чего вы ждали? Вы буквально убили их отцов”.

Ирак сейчас вступает в один из самых деликатных моментов в своей новой истории. В той мере, в которой ИГИЛ функционировало как государство, оно было абсолютно хищным. Но, проиграв на поле битвы, а не свергнутый собственной порочностью, халифат живет как фантазия исламской справедливости и управления, которая противостоит коррумпированной реальности иракского государства. В этот постконфликтный период на карту поставлен вопрос: сможет ли иракское правительство победить ту часть населения, для которой ИГИЛ представляется жизнеспособной альтернативой.

Ночью в августе 2011 года восемь лидеров джихада были отправлены через границу из Ирака в Сирию их лидером Абу Бакром аль-Багдади, чтобы проникнуть в зарождающуюся революцию в Сирии. К концу 2012 года они собрали сотни последователей из десятков стран и организовали тренировочные лагеря недалеко от Алеппо. В течение следующего года ИГИЛ помогало повстанцам в ключевых битвах против сирийского режима, но по мере укрепления группы ее стратегический акцент сместился на формирование халифата.

В июне 2014 года несколько сотен боевиков ИГИЛ прорвались обратно на восток через пустыню в грязных пикапах и захватили иракский город Мосул, по сути, по ошибке. В предыдущие месяцы ИГИЛ захватило Рамади, Фаллуджу и Самарру. Но Мосул, с почти двумя миллионами жителей, был экономическим центром северного Ирака. План группы состоял в том, чтобы занять несколько кварталов на западных берегах Мосула и ворваться в тюрьму, чтобы пополнить свои ряды. В течение недели около шестидесяти тысяч иракских солдат и федеральных полицейских, многие из которых не хотели умирать, защищая города суннитов, бросили свою форму и убежали.

Для жителей Мосула объявление халифата из их города означало, что остаток их жизни будет определяться их близостью к ИГИЛ. Некоторые религиозные меньшинства, такие как христиане, могли бы остаться в городе, если бы они заплатили религиозный налог, но езиды и шииты столкнулись с порабощением или резней. Полмиллиона мирных жителей бежали из Мосула. "Исламское государство” нашло некоторую поддержку из-за злоупотреблений, которым сунниты подвергались со стороны иракского правительства. Но большинство граждан застряло, симулируя верность для выживания, несмотря на уверенность в том, что любой компромисс с ИГИЛ в конечном итоге опозорит их, если Мосул будет освобожден.

Некоторые жители провели следующие три года, ожидая изменения ситуации - читая, куря, считая дни до освобождения. Для других взаимодействие с джихадистами не было обязательным. "Исламское государство” не ликвидировало иракскую бюрократию; оно присвоило и расширило ее. Существовали отделы, отвечающие за раздачу милостыни, распределение военных трофеев, за больницы, а также за содержание и чистоту рек. Некоторые учреждения работали с большей эффективностью и меньшей коррупцией, чем раньше. Но для многих чиновников выполнение их обязанностей означало участие в сектантском преступном предприятии. Например, роль властей по недвижимости перешла от урегулирования повседневных земельных споров к экспроприации и перераспределению шиитской собственности и домов.

В течение нескольких месяцев гражданская оборона Мосула - профессиональные пожарные и спасатели города - продолжала реагировать на газовые и электрические пожары. Но вскоре иракские и американские силы начали проводить отдельные бомбардировки, и ИГИЛ сообщило спасателям, что, если они не помогут извлекать раненых джихадистов из-под обломков, они будут убиты.

Иракское правительство прекратило выплачивать зарплаты: "Если они заплатят нам, ИГИЛ может взять деньги", - сказал мне молодой работник гражданской обороны, которого я назову Мохаммедом, - и поэтому спасатели рисковали своими жизнями, чтобы спасти бойцов ИГИЛ бесплатно. "К счастью, самолеты коалиции никогда не бомбили машины гражданской обороны", - сказал Мохаммед. Но, "это стало создавать для нас проблемы, потому что считалось, что мы сотрудничаем с коалицией". Мухаммед попал под особый контроль; он говорит почти свободно на английском языке, который он выучил по американским фильмам. В 2015 году он ушел из гражданской обороны и скрылся. Боевики ИГИЛ подожгли его дом и машину.

Всерьез наземная кампания по освобождению Мосула началась осенью 2016 года. До этого у фракций и ополченцев Ирака не было особых стимулов для сотрудничества. Для курдов вторжение ИГИЛ в Мосул создало вакуум власти, который они использовали, чтобы захватить богатую нефтью территорию и попытаться пересмотреть границы Курдистана в Ираке. Шиитские военизированные группировки, некоторые из которых осуществили тысячи нападений на американские войска в предыдущем десятилетии, мобилизовались для предотвращения захвата ИГИЛ Багдада, но прошло еще два года, прежде чем иракское правительство интегрировало их в вооруженные силы. Это была фаустовская сделка; самые влиятельные ополчения, которые все вместе известны как "Хашд аш-Шааби”, обучены, экипированы и финансируются Революционной гвардией Ирана, и имеют репутацию совершивших то сектантское насилие, которое заставило многих суннитов приветствовать ИГИЛ в Мосуле. "Без Хашд аш-Шааби в этой стране не было бы безопасности", - сказал мне высокопоставленный сотрудник иракской разведки. "И все же у них нет верховенства закона. Они выше армии, закона и суверенитета Ирака".

Курды напали на Мосул с севера и востока. Иракские силы безопасности подошли с юга. Американские силы специальных операций также вошли - официально в роли поддержки, но они, тем не менее, часто оказывались в бою. Коалиция, возглавляемая США, решила оставить запад открытым как своего рода запасной клапан; это позволило бы отобрать членов ИГИЛ, когда те побегут в пустыню, в сторону Сирии.

За этим последовали самые интенсивные городские бои со времен Второй мировой войны. Удары с воздуха наносили удары по деревням и городам на периферии Мосула, и поэтому ИГИЛ  сократило свою территорию, отступив в город вместе с тысячами мирных жителей. "Они сказали нам, что иракские силы безопасности убьют мужчин и изнасилуют женщин", - сказала мне молодая женщина из деревни Ширкат. "Мы доверяли им больше, чем иракскому государству". Другие жители деревни, которые годами ожидали освобождения, были загружены боевиками ИГИЛ в автобусы под дулом пистолета и увезены в приграничные районы Мосула, чтобы использоваться в качестве живого щита. В последующие месяцы джихадисты убили сотни людей, пытавшихся сбежать, и повесили их тела на электрических столбах.

К началу 2017 года Мосул был наполовину свободен. Город разделен пополам рекой Тигр. Его восточная сторона имеет широкие проспекты и низкие здания. При поддержке авиации коалиции Восточный Мосул был захвачен в основном элитными иракскими контртеррористическими силами, сражающимися на улицах. Они позаботились о том, чтобы свести к минимуму жертвы среди гражданского населения и понесли огромные потери. К концу битвы за Восточный Мосул целых семьдесят пять процентов контртеррористических сил были ранены или убиты.

Битва была намного хуже в Западном Мосуле, особенно в Старом городе, густонаселенном, со  множеством переулков, туннелей и базаров на берегах Тигра. Его улицы были слишком узкими, чтобы могла проехать бронетехника, и джихадисты могли легко проскользнуть по крышам, аллеям и подвалам. Для внешней силы это было практически непробиваемо. Коалиция разбомбила все пять мостов Мосула и перекрыла западный аварийный клапан, в то время как тысячи иракских солдат, офицеров федеральной полиции и бойцов "Хашд аш-Шааби” осадили Старый город.

Спустя полтора года после битвы Старый город Мосула все еще находится в руинах, и неразорвавшиеся бомбы регулярно убивают людей. Осталось десять миллионов тонн щебня.


Старый Город был домом для самой богатой истории и самых бедных жителей Мосула. Тенун Юнис Абдулла, отец семейства средних лет с густыми усами, окрашенными в коричневый цвет, провел последние пару десятилетий, работая поденщиком, чтобы обеспечить свою жену Алау и их четверых детей. Как и большинство его соседей, он обижался на боевиков ИГИЛ, которые учили его, как жить, особенно на иностранцев, которые почти не говорили по-арабски и не имели никакого отношения к Мосулу. Некоторые из них приняли ислам только за несколько месяцев до приезда в Ирак на джихад. Семья Абдуллы жила в одной и той же группе домов, в одном квартале с соседними семьями столько поколений, сколько он мог припомнить.

В течение трех лет иракская армия велела гражданским лицам оставаться дома и ждать освобождения, и Абдулла и его семья слушали. Теперь, когда армия окружила Старый город, электричество и вода были отключены, и жизнь стала невозможной. Люди начали голодать. Джихадисты врывались в дома, крали еду и рыли туннели между подвалами, чтобы пройти незамеченными. Они устанавливали огневые позиции на крышах людских домов и складировали взрывчатку в жилых комнатах. Любого, кто сопротивлялся, убивали.

Коалиция пришла к выводу, что Старый город не может быть захвачен по правилам сражения в Восточном Мосуле, поэтому она ослабила свои требования для нанесения воздушных ударов. В марте США сбросили бомбу весом в пятьсот фунтов на крышу в Старом городе, пытаясь убить двух снайперов ИГИЛ. В результате взрыва погибли сто пять мирных жителей, которые укрывались внутри здания. Оставшиеся в живых сообщили, что во время бомбардировки снайперов ИГИЛ поблизости не было.

Однажды ночью, когда обстрел утих, Абдулла и его семья поспешили спуститься к берегам Тигра с двумя большими кулерами. Никто из них не умел плавать. Абдулла помог детям, цепляясь за кулеры, детей и друг друга, они поплыли вниз по течению, на освобожденную территорию.

К началу июля боевики ИГИЛ убили тысячи правительственных солдат и полицейских, а иракские командиры получили приказ закончить бой. Следующие несколько недель были кровопролитием. Сдавшихся боевиков ИГИЛ казнили на месте. Иракские силы безопасности фотографировались, сбрасывая пленников со скал, а затем стреляли в них, когда они умирали внизу на камнях. Вертолеты гудели над Тигром, бомбили людей, когда они пытались переплыть. Войска предполагали, что любой, кто еще живет в Старом городе, встал на сторону "Исламского государства”. Остаток месяца трупы, одетые в гражданскую одежду, плыли вниз по течению. "Мы убили их всех – ДАИШ, мужчин, женщин и детей", - писал офицер иракской армии на ближневосточном новостном сайте, используя арабскую аббревиатуру для обозначения ИГИЛ. Его коллеги тащили подозреваемого по улицам за веревку, обвязанную вокруг его шеи. "Мы делаем то же самое, что и ИГИЛ. Люди спускались к реке за водой, потому что умирали от жажды, а мы их убивали".

Когда битва была закончена, солдаты использовали строительную технику, чтобы закопать входы в туннели ИГИЛ  - якобы, чтобы задушить оставшихся джихадистов, но также, чтобы смешать трупы и бетон, и тем самым скрыть масштаб злодеяний. Еще в марте этого года журналисты все еще находили на берегах реки тела женщин и детей с завязанными глазами, их руки были связаны за спиной, а в их черепах были пулевые отверстия.

Спустя полтора года после того, как Ирак объявил победу, Старый Город находится в руинах. Солнечный свет просвечивает сквозь пулевые отверстия в жестяных гаражных воротах. Массивные блоки бетона свисают с разбитых крыш. Полы жилых домов остаются, как они падали, слоями, раздавив все, что было между ними. По оценкам США, битва за Мосул оставила около десяти миллионов тонн щебня. Некоторые каменные сооружения упали под странными углами, что приводит к дезориентационному эффекту, как будто гравитация здесь тянет во всех направлениях. Сгоревшие линии электропередач и лестницы в никуда. Здесь совершенно тихо. Рядом с местом старого почтового отделения стоит единственный нетронутый светофор. Он меняется каждые тридцать секунд, ни для кого. Каждые несколько футов вы улавливаете запах высушенных трупов. Также велик масштаб уничтоженной истории. Многие из зданий были постоянно заселены с седьмого века до второй недели июля 2017 года. Прогулка по Старому городу означает ходьбу по могилам его последних поколений.

Вскоре после окончания битвы Мухаммед вернулся на работу в гражданской обороне. Каждый день местные жители выстраивались в очередь возле временной пожарной части в Западном Мосуле и просили помощи в поиске тел их родственников. "Мы записывали их имена и назначали им дату", - вспоминает он. "И когда их час наступал, они шли с нами в Старый Город и показывали нам дом, который был разрушен воздушным ударом, и мы копали, пока не получалось вынести тело".

Коалиция признала число жертв среди мирного населения в несколько сотен человек. Но гражданская оборона Западного Мосула извлекла в Старом городе тысячи трупов. В декабре прошлого года "Associated Press” получил список из почти десяти тысяч гражданских лиц, чьи тела были зарегистрированы в местном морге. Большинство были раздавлены насмерть падением бетона; у других причина смерти была внесена в базу данных морга как "разрыв на куски". (Томас Вейл, полковник армии США и представитель коалиции, сказал "AP”, что "безответственно" обращать внимание на жертвы среди мирного населения в Западном Мосуле. Если бы не кампания коалиции, сказал он, иракцы пережили бы годы "ненужной смерти и увечий" от рук "террористов, у которых нет никаких этических или моральных норм".)

"Все они гражданские лица", - сказал Мухаммед. "Когда мы находим неизвестные тела, мы оставляем их”, потому что нет никакой возможности подать заявление на получение свидетельства о смерти или вернуть труп семье для захоронения. "Иногда люди приходят сюда и говорят нам, что у них есть мертвые родственники в Старом городе, но мы знаем, что они не из Старого города", - сказал Мухаммед. "Они из Кайяры или Ширката", городов, в которых "Исламское государство” получило большую поддержку. Когда это происходит, работники гражданской обороны делают вывод об их связи с ИГИЛ и отказываются извлекать труп.

Скелеты в руинах повсюду. Ногти, желтые зубы, пыльные пучки волос лежат вдоль дорог, среди обрывков ткани, кожи и стекла. Рядом с рекой я увидел свободно болтающееся туловище в  перекрученной арматуре - качающиеся руки, сломанный череп. Почерневшие веревки свисали с рук. "ДАИШ", - сказал мне незнакомец, дымя сигаретой и указывая на труп. Он пошел дальше.

 

Семья Абдуллы бежала из Мосула во время битвы, которая была самой интенсивной городской битвой со времен Второй мировой войны. Они вернулись, чтобы найти свой дом разрушенным. Фотография Моисеса Самана / The New Yorker

Рядом я встретил Тенуна Юниса Абдуллу. Он помахал рукой и осторожно зашагал вниз по трехэтажной груде щебня - месту его бывшего дома - со своим десятилетним сыном. Семья вернулась, чтобы спасти все, что можно. Все что-либо ценное уже разграблено, но они спасли сломанный генератор и привязали его к задней части машины.

Абдулла сказал мне, что после битвы его двоюродные братья первыми из семьи вернулись в Старый город. Как только они открыли свою дверь, их разорвало на части. Месяцы спустя, когда прибыл Абдулла, он нашел свой собственный дом в руинах и несколько мертвых боевиков ИГИЛ внутри. Он также нашел труп матери Алаа; она осталась, слишком хрупкая, чтобы бежать.

Абдулла повел меня на холм из металла и бетона, и мы вошли в его дом, нырнув под лестницу, через дыру в стене ванной комнаты. На полу столовой было три пятна от жидкости, которая текла, когда разлагались тела. Брат Абдуллы умер рядом, через улицу, но его тело не было найдено.

Было трудно двигаться. Пол был завален мусором, но я заметил, что вокруг разбросаны транзисторы, шарикоподшипники и другие материалы для изготовления бомб. Затем, когда я выходил, моя нога зацепилась за бетонный блок и я увидел СВУ.  Я остановился и заметил в нескольких футах две другие неразорвавшиеся бомбы, а также четыре детонатора. Мы вылезли обратно через дыру в стене ванной комнаты и спустились по холму мимо трупа боевика ИГИЛ в гниющих кожаных сандалиях.

По данным США, реконструкция Старого города обойдется в миллиарды долларов, но, помимо непомерных расходов, у меня сложилось впечатление, что иракское правительство довольствуется тем, что оставило его в руинах в качестве своего рода наказания. Абдулла сказал мне, что он не видел доказательств уборки в учреждениях - только плакаты НКО, предупреждающие об опасности нахождения в районах, полных неразорвавшихся боеприпасрв, которые все еще регулярно убивают людей в Старом городе.

Абдулла и его семья сели в машину и направились в другую часть города, где они остановились в заброшенном, в основном разрушенном здании. Он следит за дорогой, вглядываясь в дыру в лобовом стекле от обстрела годичной давности.

 

Юнис Абдулла на руинах Старого города Мосула. Фотография Моисеса Самана /The New Yorker

Война против "Исламского государства” переселила миллион человек в провинцию Ниневия. Курдские и иракские разведчики просили гражданских лиц, покинувших Мосул в начале 2014 года, сообщать о соседях, которые оказывали помощь ИГИЛ. Затем эти имена были внесены в базы данных подозреваемых в терроризме, доступные для иракских подразделений безопасности, включая ополченцев "Хашд аш-Шааби”. Поскольку война затянулась, списки становились все более ненадежными. Люди сообщали о своих врагах и использовали угрозу доноса в личных, племенных и рабочих спорах. "У нас под стражей находятся тысячи подозреваемых, имена которых были ложно сообщены или основаны на неверной информации, и к ним относятся как к членам ИГИЛ", - сказал мне высокопоставленный сотрудник иракской разведки. Он сказал, что некоторые боевики "Хашд” совершают рэкет, требуя тысячи долларов от мирных жителей и добавляя их имена в базу данных о терроризме, если им не могут заплатить.

Многим сотрудникам иракских сил безопасности все гражданские лица, которые не покинули территории ИГИЛ, подозрительны. Некоторые солдаты считали бороды признаком такой принадлежности, хотя джихадисты наказывали людей, которые брились. Другие, напротив, выделяли мужчин, которые недавно побрились или подстригли волосы, полагая, что так мужчины пытались скрыться. Травмы также вызывали обвинения в соучастии; но как кто-то мог узнать, были ли люди, едва пережившие обстрелы и воздушные удары, случайными мишенями или боевиками?

Когда гражданские лица выходили из Мосула к лагерям для перемещенных лиц, на контрольно-пропускных пунктах их встречали информаторы в масках, указывая на лиц, которые, по их мнению, сотрудничавших с "Исламским государством”. Некоторые из осведомителей были детьми, но в суде это не имело значения - подозреваемый никогда не узнает, кто его осудил или что было сказано.

Предполагалось, что все подозреваемые будут переданы контртеррористическим службам для тщательной проверки.  На практике, однако, многие пленники предстали перед уличным судом. В октябре 2016 года иракские силы безопасности сняли видео казни пленников в Кайяре, в часе езды к югу от Мосула. Они также привязали тела нескольких убитых боевиков ИГИЛ к задней части пикапа Nissan и потащили их по главной дороге Кайяры, пока жители деревни приветствовали их; дети пинали трупы, а один мужчина встал на одно из тел, имитируя серфинг. Согласно данным "Хьюман Райтс Вотч”, которая получила тринадцать видеороликов с места происшествия, мужчина из соседней деревни приехал в Кайяру, узнав, что человек, который убил его отца и трех его дядей, был среди погибших боевиков. Он обезглавил мужчину и вырезал его сердце, а затем подарил его своей матери.

В других местах Ирака силы безопасности снимались, избивая мужчин в специальных местах содержания под стражей, включая школьные классы. Они таскали подозреваемых за волосы, наступали им на головы, били коленями по лицу и бросали в них мебель. Они били людей, потерявших сознание; они забивали людей до смерти. Они снимались, расстреливая пленных в полях и нанося им удары ножами в лицо. Группа членов "Хашд аш-Шааби” изо всех сил допрашивала шесть иностранных боевиков, которые не говорили по-арабски; в конце концов, они застрелили их, облили бензином и подожгли, включая двоих, которые были еще живы. Сотрудник федеральной полиции снял на пленку, как он обезглавливает пленных, в том числе несовершеннолетних, и разместил видео на своей странице Facebook. Он сказал шведскому репортеру, что пока что он обезглавил пятьдесят человек, причем все они были еще живы; а когда он шествовал по улицам, держа в воздухе отрубленные головы, другие полицейские и солдаты в форме приветствовали его и маршировали рядом с ним. По всему северному и западному Ираку антитеррористические силы составляли списки людей, которых хотели убить. Они вешали тела на телефонных столбах и призывали гражданских лиц осквернять трупы своих бывших угнетателей-джихадистов. И они знали, что повторяют худшие из преступлений "Исламского государства”.

Иракское правительство стремится минимизировать внимание к таким злодеяниям. Хейдар аль-Абади, который был премьер-министром в период с 2014 по октябрь 2018 года, говорил о них как об "отдельных действиях", за которые виновные будут привлечены к ответственности. Но не было никаких значимых расследований. По словам высокопоставленного сотрудника иракской разведки, "все нарушения "Хашд” совершаются с ведома и одобрения аппарата национальной безопасности во всех провинциях". Он добавил, что правительство организовало официальное прикрытие для многочисленных массовых убийств гражданских лиц путем организации пресс-конференций и лжи о происхождении братских могил. "Иракское правительство привлекло журналистов и сказало: "Послушайте, ИГИЛ убило этих мирных жителей", хотя на самом деле это были "Хашд аш-Шааби”". Реальность полностью отличается от того, что предстает в СМИ. У ИГИЛ, по крайней мере, хватало смелости не скрывать свои преступления”.

Подозреваемые, которые пережили арест, доставлялись в места заключения в Мосуле и его окрестностях. Закон Ирака предусматривает, что подозреваемые должны предстать перед следственным судьей в течение двадцати четырех часов после ареста, но многие люди томились под стражей в течение нескольких месяцев. Хотя в Мосуле было всего около восьми тысяч боевиков ИГИЛ, а в близлежащих деревнях их было значительно меньше, списки разыскиваемых людей выросли до нескольких сотен тысяч имен. В камерах без окон содержали по сто или более заключенных. У некоторых объектов не было бюджета на еду. Травмы, полученные на поле битвы или во время допросов, воспалялись и превращались в гангрену. Ампутации были обычным явлением, и задержанные обычно умирали от удушья или болезней.

"Сотни невинных людей были задержаны, потому что их имена похожи на имена разыскиваемых людей, и государство ничего не делает для решения этой проблемы", - сказал мне высокопоставленный сотрудник иракской разведки. (Мухаммед считается самым распространенным именем в мире.) Другие задержаны на основании неконтролируемых фактов идентичности: подозреваемый был суннитским мужчиной боевого возраста из деревни, где джихадисты пользовались широкой терпимостью или поддержкой; подозреваемый был женой, отцом, братом или двоюродным братом боевика; подозреваемый был членом сельского племени, лидер которого пообещал верность Абу Бакру аль-Багдади. Если кто-то признан  невиновным и освобожден, в оханные учереждения не отправляется письмо, чтобы очистить его имя. "Он может быть снова арестован, и на этот раз его не выпустят", - рассказал чиновник.

В конце августа я встретил семнадцатилетнего боевика ИГИЛ в здании в Иракском Курдистане, где содержатся десятки несовершеннолетних, осужденных за преступления, связанные с ИГИЛ. Его звали Нур, и вместе с другим подростком по имени Ахмад он вызвался дать интервью. В апреле 2016 года, когда Нуру было четырнадцать лет, один из его друзей завербовал его для участия в тренировочном лагере ИГИЛ. Он не уточнил, что привлекло его в "Исламское государство”, сказав только: "Если бы в группе было что-то, что мне не понравилось, я бы не присоединился". В октябре этого года он был захвачен курдскими войсками недалеко от города Башика, одетый, как член ИГИЛ, с длинными рукавами и штанами до лодыжек, и с автоматом Калашникова. Нур был единственным джихадистом в своей семье - он сказал мне, что присоединился к ИГИЛ без ведома или разрешения его родителей - но в прошлом году члены группы "Хашд” арестовали его родственников, экспроприировали их дом и имущество и отправили их под стражу.

Пока Нур говорил, Ахмад выглядел смущенным. Он сказал, что хочет поговорить, но не в присутствии Нура. Тюремный работник проводил Нура обратно в его камеру.

"Я здесь в течение двух лет и восьми месяцев, в ловушке со всеми этими детьми джихада!" Сказал Ахмад в спешке. "Но я не ИГИЛ! Они забрали меня по ошибке!". Один из его двоюродных братьев был завербован ИГИЛ, но никто из его ближайших родственников к ним не присоединился. Тем не менее, когда курдские силы освободили его город, сотрудники разведки задержали Ахмада и пытали его, пока он не сделал ложное признание. Он поднял свою рубашку, чтобы показать слабые линии по всей спине от избиений и изогнутый узел шрама на предплечье. В этот момент работники курдской тюрьмы заявили, что интервью окончено. "Я сообщил судье, что меня пытали", - продолжил Ахмад. Но судья сказал ему, что неназванный свидетель утверждал, что у него был пистолет, и приговорил его к пяти годам.

Темпы арестов в последнее время замедлились. В Мосуле сейчас только два или три рейда в неделю. Большинство из них осуществляется группой иракских спецназовцев при поддержке военных США, которые предоставляют разведданные - имена, адреса, иногда фотографии, а также транспортные средства, оружие и авиационную поддержку. Взамен американским солдатам предоставляется доступ к местам содержания под стражей для сбора отпечатков пальцев и сканирования глаз. Иногда они забирают подозреваемых, возвращая их несколько дней или недель спустя, после окончания собственных допросов.

Самые влиятельные шиитские военизированные формирования имеют схожие отношения с иранской революционной гвардией. Сотрудники службы безопасности и разведки из "Хашд аш-Шааби” по-прежнему патрулируют руины Старого города, иногда производя аресты. 30 августа их группа, одетая в простую одежду, задержала меня перед руинами дома Тенуна Юниса Абдуллы и допрашивала меня в течение трех часов. Они сфотографировали мое лицо, паспорт и иракскую визу, и командир, человек с широким лицом, предупредил, что меня арестуют, если я вернусь в Старый город. Затем два сотрудника разведки "Хашд” схватили своих автоматы Калашникова, сели в мою машину и сопровождали меня через мост к Восточному Мосулу. Во время поездки двое мужчин показали мне фотографии из сотового телефона и видео предполагаемых боевиков  ИГИЛ, которых они убили по всему Ираку. Я спросил, имеет ли их подразделение разведданные или получает их от каких-либо иностранных правительств. "Мы отказываемся говорить об этом", - сказал один из них, одетый в синие джинсы и бейсболку Gucci. "Потому что Америка не дружит с Ираном".

Предварительное заключение может длиться годами, и даже если задержанные не умирают из-за плохих условий, они все равно могут никогда не увидеть зала суда. Тысячи документов сгинули  внутри бюрократии, пока задержанных перемещали. Это означает, что на бумаге подозреваемые пропали без вести. "Сотни других были убиты во время допросов", - сказал мне высокопоставленный сотрудник иракской разведки. Представители Министерства здравоохранения, по его словам, обычно классифицируют причину смерти как "неизвестную" или "сердечный приступ", а затем избавляются от трупа.

Процесс настолько коррумпирован, что, по словам чиновника, "только бедные члены ИГИЛ обращаются в суд. Богатые могут заплатить за свое освобождение. Не имея возможности доверять своим коллегам в других департаментах, чтобы не выпускать членов ИГИЛ, некоторые сотрудники разведки прибегают к убийству "ценных” заключенных.

Не так давно высокопоставленный сотрудник разведки увидел, как группа его подчиненных избивала саудовского боевика железными прутьями в специальном изоляторе под Мосулом. Боец издевался над своими следователями, говоря, что если он выздоровеет, он вернется на поле битвы и снова сразится с ними. Они сломали ему руки и ноги и бросили шлакоблоки на его спину. "Кто знает, когда он умер”, - сказал чиновник. "Но он хотел стать мучеником, и следователям пришлось…".

Я спросил его, уведомляет ли иракское правительство иностранные посольства, когда его сотрудники разведки убивают их граждан. Он сказал, что большинство европейских боевиков передаются судебной системе невредимыми, потому что их личности широко известны, а их судьбы тщательно изучаются международной прессой. "Но большинство арабских иностранных боевиков не попадают в суд", - сказал он. "Мы не говорим их правительствам, что с ними происходит, и их правительства не спрашивают".

В Багдаде неумолимый темп судебных процессов поразил меня как столь несовместимый с отсутствием доказательств, определенностью приговоров и суровостью приговоров, что я начал задаваться вопросом, имеют ли судьи доступ к секретным отчетам разведки, которыми они не делятся в суде. Однажды вечером я посетил офис Мунира Хаддада, магистрата, который руководил судом над Саддамом Хусейном. Это был непростой процесс - адвокаты защиты были убиты, а премьер-министр оказал давление на судей с целью вынесения смертного приговора, - но, по сравнивая этот процесс с судебными разбирательствами по делу ИГИЛ, Хаддад сказал: "Я считаю, что процесс был достаточно прозрачным. У Саддама были адвокаты. Только шесть или семь человек были казнены. В наши дни в судах по терроризму каждый день приговаривают к смертной казни не менее двадцати пяти человек".

Хаддад закурил сигарету и перекинул ноги на элегантный деревянный стул. Али Симари, красивый молодой адвокат, сидел рядом с ним. Хаддад покинул суд несколько лет назад; теперь он и Симари работают в команде, защищая подозреваемых в терроризме, которых они считают невиновными. В то утро Симари прошел через те же слушания, что и я. "Все, что видел судья, видели и адвокаты", - сказал он. "Там обычно нет никаких доказательств, только признание".

Я спросил Симари, расстроил ли его произвольный характер слушаний. "Что я могу сделать?" - ответил он, пожимая плечами. "Я адвокат защиты. Я не могу сказать судье: обратите внимание. Вы можете попробовать один или два раза, но это не возымеет никакого эффекта".

Хаддад засмеялся. "Мы не в Америке", - сказал он. "Спорить с судьей невозможно, потому что если ты это сделаешь, он просто выместит зло на твоем клиенте. Как юрист, вы просто должны принять унижение".

Таер Абд Али аль-Джубури, представитель Министерства юстиции, сказал мне почти то же самое. "Правозащитные организации сосредоточены на правах подозреваемых, но как насчет прав жертв и их семей?", - сказал он. "Мы подверглись тысячам террористических атак. На судебные власти оказывается огромное общественное давление". Он продолжил: "11 сентября оставило три тысячи человек мертвыми. Весь мир одержим этой атакой. Мы плакали о невинных погибших. Но здесь, в Ираке, число погибших от террористов превысило это в сто раз. Где сочувствие, которое мы проявили к жертвам 11 сентября? Это то, что расстраивает иракцев. Мы боремся с террористами каждый день от имени всего мира. И никому нет дела до наших страданий”.

Количество времени, которое осужденные проводят в ожидании повешения, колеблется между месяцами и годами, поскольку для каждого исполнительного приказа требуется подпись президента Ирака. Бархам Салих, прогрессивный курд, который был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам со стороны режима Саддама Хусейна, вступил в должность президента в октябре.

В прошлом Салих отличался своей оппозицией смертной казни. В 2002 году, когда он был премьер-министром восточной части Курдистана, он отказался подписать смертный приговор нераскаявшемуся стороннику "Аль-Каиды”, который пытался убить его. "Я думаю, что это фундаментальный вопрос о том, какой тип общества мы хотим", - сказал тогда Салих. "Я не верю, что кто-либо или государство должно лишать людей жизни". Шестнадцать лет спустя неясно, сможет ли любой президент Ирака остаться на такой позиции. В течение всего этого периода, после террористических атак, иракское правительство проводило массовые казни, чтобы смягчить возмущенную общественность. Я несколько раз писал пресс-секретарю Салиха Лукману Фейли, чтобы спросить, подписывает ли Салих приказы о казни, но не получил ответа.

Казни осуществляются Министерством юстиции. В 2009 году боевики "Аль-Каиды" взорвали заминированный автомобиль возле штаб-квартиры министерства, в результате чего погибли тридцать пять сотрудников. Четыре года спустя террористы атаковали новый штаб. "Каждый раз, когда мы публиковали информацию о казни, на нас нападали", - вспоминал Джубури. После этого сотрудники потребовали перевести их в "зеленую зону" или поручить казнь осужденных другому отделу. Но через несколько дней они сдались и вернулись к работе. "Мы должны зарабатывать на жизнь", - сказал Джубури. Сегодня министерство время от времени публикует данные о количестве казненных людей, но оставляет только имена; скрывая личности, сказал Джубури. Министерство может удовлетворить требования общественности, сведя к минимуму вероятность ответных атак.

Для правозащитных групп и иностранных должностных лиц непрозрачность Министерства юстиции является источником разочарования. "Часто мы узнаем о массовых казнях, читая о них на странице министра юстиции в Facebook", - сказал мне европейский дипломат, который провел большую часть последних трех лет в Багдаде. "Там появляется какое-то уведомление о том, что они убили сорок два террориста. Хорошо, но кого? Какой национальности?". Джубури отрицает, что это так. По его словам, после казни иностранного боевика его коллеги помещают тело в холодильную камеру и сообщают соответствующему посольству.

Иракская судебная система также разоблачила готовность западных либеральных демократий спокойно расценивать такую процедуру как стратегический недостаток. Во время битвы за Мосул Франция развернула элитных солдат, чтобы выслеживать и убивать своих собственных граждан. Около пяти тысяч европейцев присоединились к ИГИЛ, и из тысячи или более человек, вернувшихся в свои страны, очень немногие были обвинены в преступлениях из-за почти невозможности сбора доказательств на уровне суда в зоне иностранной войны. Европейские спецслужбы перегружены. Для проведения комплексного наблюдения за одной целью требуется команда из примерно тридцати человек. И поэтому страны, которые объявили смертную казнь вне закона, молчаливо побуждают Ирак ликвидировать своих граждан-джихадистов. "Если бы иракское правительство просто собирало и убивало иракцев таким образом, мы могли бы быть более откровенными", - заявил европейский дипломат. "Но мы понятия не имеем, что делать с нашими собственными гражданами. Там нет политики".

Для многих осужденных за терроризм остановка перед виселицей - это место на иракском государственном телевидении, в реалити-шоу под названием "Во власти закона". Заключенные на камеру объясняют, как они якобы планировали и совершали отвратительные действия, иногда посещая места их преступлений. Они также отрекаются от терроризма и соглашаются, что они заслуживают смерти. Однажды в сентябре во второй половине дня ведущий Ахмад Хасан приветствовал меня в студии "Аль-Иракия", пожал мне руку и пригрозил подать в суд на меня, если я его не процитирую. Он вспомнил инцидент, в котором иностранный журналист перевел его слова как "джихадисты", тогда как фактически он сказал: "банды террористов ИГИЛ"; через несколько дней после публикации иракские политики и сотрудники службы безопасности спрашивали его, почему он использовал слово, которое можно воспринять в нейтральном свете.

 

Для многих осужденных за терроризм остановка перед виселицей ведет на шоу под названием "Во власти закона", организованном Ахмадом Хасаном. Заключенные объясняют на камеру, как они предположительно совершали отвратительные преступления. Фотография Моисеса Самана /The New Yorker

Сразу после съемок режиссер работает над предстоящим эпизодом. На экране рыдает человек в оранжевом комбинезоне. Режиссер снял кадры из видео ИГИЛ, в котором фигурирует массовая казнь. "Это Мовафак Ахмад Шихаб - он из первостатейной семьи ИГИЛ", - сказал мне Хасан. "Большинство его сыновей работали на банды террористов ИГИЛ". На кадрах ИГИЛ мужчина в маске поднес пистолет к голове стоящего на коленях заложника. "Теперь его сын будет казнить некоторых заключенных", - сказал Хасан. "И Мовафак признался в ходе расследования, что он помогал своему сыну казнить невинных граждан".

Он указал на фигуру в толпе. "Мовафак на заднем плане", - сказал он. На мой взгляд, сходства практически не было: у мужчины на видео ИГИЛ была голова с седыми волосами, в то время как Мовафак был в почти лысым, и у него черные волосы, за исключением седоватого цвета на бороде. Когда через две недели вышло шоу, клип был размыт, чтобы скрыть эти различия. Но между эпизодом и его трейлером все еще было несоответствие: стрелки Мовафака указывали на двух разных людей.

По словам Хасана, шоу, которое транслируется по вечерам в пятницу, собирает миллионы зрителей. "Во власти закона" зависит от участия юридических и разведывательных органов и прославляет их работу. "Это единственная программа в этой стране, которая повышает общественное доверие к силам безопасности и судебным органам", - сказал мне глава "Аль-Иракия" Муджахид Абоалайл. "Она передает послание всему миру, что судьба этих террористов находится во власти закона!"

Хасан подошел к съемочной площадке, где он снимает свои вступительные заявления. Он снял пиджак и сел за большой деревянный стол - пустой, за исключением одной лампы. Позади него - карта Багдада, украшенная изображениями полицейских отчетов и фотографиями разных подозреваемых. На нем белая рубашка в голубую полоску, темно-красный галстук и большие часы; его черные волосы зачесаны назад и сияют под сценическими огнями. Хасан положил локти на стол и нахмурился - карикатура на телевизионного детектива. Рядом книжная полка, заполненная папками для доказательств, но они пусты.

"Спроси меня, что бы ты хотел знать", - сказал Хасан. Я задал биографический вопрос. Он проигнорировал его, открыл свой телефон и начал читать вслух подготовленное заявление, время от времени останавливаясь в середине фразы, чтобы отдышаться. "Идея этой программы пришла мне в голову, потому что в Ираке было много террористических актов, много жестоких кровопролитий", - сказал он. "Эта программа не просто показывает интервью. Она также показывает оружие, заминированные автомобили, бомбы, взрывчатку - фактические доказательства. Она помогает оказывать давление на террористические группы. Она также помогает информировать силы безопасности о том, как действуют террористические группы. Она  также помогает гражданам остерегаться тактики терроризма и помогает гражданам обрести уверенность в органах разведки и безопасности". Он сделал паузу. "Вы хотите, чтобы я рассказал о том, как я выбираю заключенных?"

"Это есть в заявлении?" - спросил я.

"Я написал ряд ответов на вопросы, которые, как я ожидаю, вы зададите".

Хасан настаивает на том, что он просто дает заключенным "шанс покаяться", и что они верят ему, потому что "чувствуют сожаление". Но содержание и тон их признаний вызывают вопросы. В эпизоде с Мовафаком он идет по закрытой улице Мосула, в наручниках и с завязанными глазами, и вынужден встать на колени перед строем сотрудников сил безопасности в масках. Его повязка на глазах снята; они держат автоматическое оружие. Это похоже на подготовку к уличной казни - режиссер использовал разделенный экран, чтобы показать видео ИГИЛ - и, когда Хасан спрашивает его, совсем не ясно, что Мовафак, который уже приговорен к смертной казни, уверен в обратном.

10 июля 2017 года двадцатипятилетняя женщина из Ширката, Умм Салех, прибыла в лагерь для внутренне перемещенных лиц недалеко от Кайяры. Предыдущую неделю она провела между зданиями в Старом городе Мосула, где в результате авиаудара по школе погибли ее отец, братья и одна из ее сестер. Муж Умм Салех пережил взрыв, но в хаосе пара потеряла друг друга, и поэтому она покинула Мосул со своими тремя детьми, унося младшего на руках. Сотрудники иракских сил безопасности грабили и преследовали Умм Салех на каждом контрольно-пропускном пункте. Многие из них скрывали свои лица балаклавами и масками, и на их униформах был череп с изображением Карателя, антигероя "Marvel Comics”, который похищает, вымогает и убивает людей, преследуя собственную концепцию справедливости; череп - последнее, что видят его жертвы перед смертью. "Если бы за нами не стояли американцы, мы бы сожгли тебя", - сказал солдат Умм Салех. Она оставила Мосул с деньгами и золотом, но прибыла в Кайяру без гроша.

Умм Салех надеялась воссоединиться там со своим мужем. Он не присоединился к ИГИЛ, но его братья были призваны в качестве боевиков. Поскольку он не осудил их и не разорвал связи, по дороге в лагерь для перемещенных лиц его вывели из строя во время проверки и увезли.

Однажды сотрудник иракских сил безопасности посетил лагерь, пообещав разобраться с делами задержанных, за вознаграждение в тысячу долларов. Мать и сестра Умм Салех продали все свое золото, чтобы заплатить взятку, и Умм Салех назвала ему имя своего мужа. Солдат взял деньги и больше не вернулся.

В лагере Умм Салех была помещена в сектор, населенный вдовами "Исламского государства”, которые также выросли в Ширкате. Поскольку мужа Умм Салех ошибочно приняли за боевика ИГИЛ, теперь администрация лагеря и охранники считают ее главой семьи террористов. Ее дети растут без отца и изолированы от остального общества, не могут посещать иракские школы. "Люди смотрят на нас по-другому", - сказала мне другая женщина из этого сектора. "Даже маленькие дети в лагере указывают на моих детей и говорят: "ИГИЛ! ИГИЛ!"”. Правительство отказывается признать или заменить свидетельство о рождении младшего сына Умм Салех, поскольку оно было выдано "Исламским государством”; как и десятки тысяч других иракских детей, его собственная страна фактически лишает его гражданства. В настоящее время лагерь де-факто является тюрьмой Умм Салех. Иракские силы безопасности украли ее удостоверение личности на контрольно-пропускном пункте, и без него она не сможет уйти.

 

Вдовам бойцов Исиды часто приходится бежать из своих городов, опасаясь возмездия. Они оказываются в лагерях, где многие подвергаются преследованиям и изнасилованиям со стороны вооруженных людей. Фотография Моисеса Самана /The New Yorker

Ночью Умм Салех и другие женщины ее сектора стараются избегать неосвещенных лагерных туалетов, чтобы свести к минимуму шансы быть изнасилованными охранниками. Члены вооруженных групп регулярно заходят в лагерь, чтобы преследовать их, грабить, нападать на них или поджигать их палатки. Однажды ночью трое бойцов "Хашд” изнасиловали молодую женщину по имени Амани, когда она убирала в своей палатке. "У одного из них был магазин, который я посещала в Ширкате", - сказала она мне. "Другим был мой сосед". Во время нападения они ругали ее.

Амани была брошена при рождении, выросла в приюте и вышла замуж, когда ей было около четырнадцати лет. Два года спустя в Ширкат пришло ИГИЛ. Ее муж присоединился к боевикам и заставил Амани переехать с ним в Мосул. Она была несчастна; она терпеть не могла закрывать лицо на публике. Она забеременела, и вскоре после этого ее муж отправился на войну в горы Махул, где он познакомился и женился на другой женщине. Через несколько месяцев он сбежал со своей новой женой в Сирию и развелся с Амани по телефону. Она удалила его номер и сбежала с территории ИГИЛ. Когда она достигла Кайяры, она попыталась на законных основаниях развестись со своим мужем, но не смогла, потому что срок ее паспорта истек, а ее мужа не было. Правительство Ирака отказывается выдать ей новое удостоверение личности, поскольку оно считает ее женой боевика ИГИЛ. Без документов она не имеет свободы передвижения и лишена доступа к иракским гражданским службам. Она хочет вернуться в Ширкат, но боится, что, даже если она выйдет из лагеря, она будет задержана или убита боевиками "Хашд” или ее бывшими соседями. "Я не видел счастья ни разу в своей жизни", - говорит Амани со слезами на щеках.

 

Амани хочет покинуть лагерь, где она живет, но правительство отказывается выдать ей паспорт. "Я никогда не видела счастья в моей жизни", - говорит она.

В другом секторе на грязном матрасе лежит хрупкий восьмидесятилетний мужчина по имени Хеллоу Хамад, тоже из Ширката, который не может встать. Его отправили в лагерь более года назад, потому что трое его сыновей присоединились к "Исламскому государству”. "Я пытался остановить их, но они были грустными, одинокими и безработными", - сказал он мне. Окружающие палатки заселены его родственницами и их детьми. Многие дети в лагере постоянно мочатся ночью из-за травм, вызванных войной; среди женщин высокий уровень самоубийств. "Наши дома были сожжены - нас отвергает наша община", - сказал мне Хамад. "Я единственный мужчина в этом квартале. Все остальные в тюрьме или мертвы.

В пустыне около Кайяры есть восемь лагерей, в которых проживает около ста пятидесяти тысяч человек. Во время войны большинство этих людей были перемещены "Исламским государством”. Но теперь доля семей, связанных с ИГИЛ, растет, поскольку те, кто не связан с семьей, возвращаются в свои деревни. Самый крупный из лагерей стоит на взлетно-посадочной полосе. Его я дважды посетил в конце августа; между моими посещениями более 1100 иракских мужчин, женщин и детей прибыли в Кайяру из лагеря в восточной части Сирии. Поездка заняла два дня, и иракское правительство перевезло их с границы на открытых грузовиках, при температуре в сто пятнадцать градусов, без еды и воды. По крайней мере один человек умер.

У входа в лагерь на взлетно-посадочной полосе вдоль длинной грунтовой дороги стоят мужчины с пулеметами в тени хижины из шлакоблока, возле изодранного иракского флага. Внутри  - палатки, покрытые пылью - синий холст стал темно-коричневым. Они прикованы к земле веревками и мешками с песком, облепленными грязью. Веревки и канавки зеленых сточных вод отделяют палатки, а в заборе из колючей проволоки застряли тысячи полиэтиленовых пакетов, которые шумно дребезжат на ветру. Дети тащат тачки и повозки, наполненные водой, кувшинами и мешками с зерном. На горизонте над аэродромом Кайяры плывет воздушный шар наблюдения, с которого военные США организовывали большую часть кампании в Мосуле.

Один из моих визитов совпал с визитом главы крупного международного сообщества, НКО. "Это похоже на концентрационный лагерь", - сказал он, указывая на забор. "Вся колючая проволока, разделение секторов. Здесь нет социальных пространств. Нет места для детей, чтобы играть. Нет места для собраний. Есть вход и выход. А вы видели парней у входа? Большинство из них из ополченцев".

По всей провинции Ниневия администрации лагеря и работники регулярно лишают семьи, связанные ИГИЛ, продуктов питания, чистой воды и медицинских услуг. Директор сказал мне, что он проехал более двухсот миль от Багдада, "чтобы убедиться, что наши иракские сотрудники не впадают в подобную мстительность". Он добавил: "Они говорят: "Эти люди убили мою семью, и теперь я должен им помочь?". В некоторых лагерях гуманитарные работники предлагают помощь в обмен на секс. Многие женщины беременны от изнасилования силами безопасности или от секса, чтобы прокормить себя и своих детей. Несмотря на то, что боевые действия закончились, "эти лагеря должны остаться", сказал директор НКО. "Если тебе сейчас десять лет, и у вас нет еды, никакой помощи, и ваша мать вынуждена заниматься проституцией, чтобы выжить, и все иракское общество обвиняет вас в том, что вы были близки к ИГИЛ - через два, три, четыре года чем ты планируешь заняться? Ясно. Семена для следующего конфликта уже посеяны".

В полицейском участке в Западном Мосуле я спросил полковника по имени Межар Седун, считает ли он, что лагеря создают больше проблем с безопасностью, чем решают. "Некоторые из матерей в лагере воспитывают детей, но другие стали проститутками", - сказал он. Он смеется. "Деньги-деньги…" - сказал он по-английски. "Я бы предпочел, чтобы они стали шлюхами, чем воспитывали террористов!"

Некоторые женщины пытаются делать аборты в своих палатках. Другие рожают и выбрасывают детей в ненаселенных частях лагеря. Те, кого нашли живыми, часто оказываются на попечении Сукаины Мохаммед Али Юннис, иракского правительственного чиновника, которая отвечает за проблемы женщин и детей в Мосуле. За чаем в Эрбиле, столице Иракского Курдистана, она показала мне сотни фотографий детей, которых она нашла в лагерях, на улицах и мертвых в мусорных баках. Ранее в этом году она увидела, как кто-то выбросил сверток из машины, и обнаружила, что это мальчик. Она показала мне видео о том, как она усаживала его на заднюю часть машины скорой помощи, а из его ноздрей текла кровь. Он умер по дороге в больницу.

За пределами лагерей тысячи других детей были оставлены или осиротели в результате войны. Многие из них были рождены от езидских женщин, которые были похищены ИГИЛ и отправлены в сексуальное рабство. "После ИГИЛ езиды приняли женщин обратно в общину, но не их полугиловцев”, - сказала Юнис. "Они заставляют женщин отдавать их детей в детский дом. Каждый день эти женщины звонят мне, желая узнать, как поживают их дети".

Сотни маленьких детей живут в иракских тюрьмах. Те, чьи родители были иностранными боевиками, часто присутствуют в зале суда, когда их матерей приговаривают к смертной казни. Иракских детей, которых учили быть боевиками и потенциальными террористами-смертниками, сажают в тюрьму, как если бы их жизнь была безнадежной. "Они бесполезны на допросах, они просто плачут", - сказал высокопоставленный сотрудник иракской разведки. "Мы держим детей в возрасте двенадцати лет в камерах с жесткими боевиками джихада".

Тысячи детей в Мосуле живут на улице и роются в мусоре, чтобы что-то продать. "После того, как их родители были убиты или заключены в тюрьму, их родственники отказались принять их", - сказала Юнис. "Они выглядят испорченными, даже если они слишком малы, чтобы впитывать идеологию". Многие из них тусуются в пробках и на контрольно-пропускных пунктах, задыхаются от пыли и дизельного топлива, пытаются вытереть лобовое стекло или продать воду и салфетки проезжающим автомобилистам. "Они сделают все за пятьдесят долларов", - сказала она. "Я обращаюсь ко многим правительственным чиновникам с просьбой найти способы помочь этим детям, но они все говорят: "Это не моя сфера ответственности"".

"Лагеря - это бомба замедленного действия", - продолжает Юнис. "Отцы в тюрьме или мертвы. Матери были изнасилованы. Они будут соответственно воспитывать детей, а их сыновья будут искать мести. Это повлияет не только на Мосул, Ниневию или Ирак. Это повлияет на весь мир".

Однажды утром в Мосуле мне сказали, что горячая сторонница ИГИЛ, Умм Хамад, хочет поговорить со мной на рынке в районе Саддам. Все трое ее сыновей были командирами ИГИЛ и теперь мертвы, но она избежала депортации в лагерь. Мы с моим переводчиком припарковались возле овощной лавки в пятидесяти футах от контрольно-пропускного пункта иракской армии. В нескольких сотнях футов позади нас был еще один контрольно-пропускной пункт, и у него не было доступа к боковым улицам. На мгновение мне стало интересно, не подстава ли это. Затем две женщины подошли к машине, открыли заднюю дверь и забрались внутрь.

"Я до сих пор горжусь тем, что они сделали, - сказала Умм Хамад о своих сыновьях. Она не думает о них как о потере - только о том, что они доказали, что джихадистская группировка смогла контролировать территорию и управлять ею. Уже после своего поражения в Мосуле ИГИЛ  установило контрольно-пропускные пункты и совершает похищения и убийства в нескольких иракских провинциях. По сообщениям, его руководство закопало большое количество оружия и денег в туннелях и песчаных схронах, которые будут обнаружены в ближайшие годы. Согласно данным Пентагона, ИГИЛ сейчас "более боеспособно", чем "Аль-Каида” в Ираке, которая достигла своего пика в 2007 году, и в Сирии и в Ираке по-прежнему действуют около тридцати тысяч боевиков. Говоря о лагерях, Умм Хамад сказала мне, что она ожидает, что "Исламское государство” вернется в Мосул. "Не скоро, но мощнее, чем раньше", - сказала она.

Другая женщина была племянницей Умм Хамад. Ей было за двадцать, и она тихо и задумчиво говорила о прошлом. "Все в моей семье приветствовали "Исламское государство”, кроме моего младшего брата", - сказала она. "Он ненавидел их". На протяжении всей оккупации она и другие ее братья пытались убедить его в достоинствах халифата, но безрезультатно. Затем он был арестован иракскими силами безопасности по подозрению в принадлежности к ИГИЛ. Ему было двенадцать лет. Она понятия не имеет, где он находится, или когда он выйдет из тюрьмы - она знает только то, что, если правительство не убьет его, к тому времени, когда оно отпустит его, оно научит его, что она была права. 





24-31 декабря 2018 года.
Бен Тауб, "The New Yorker”

Источник:

https://www.newyorker.com/magazine/2018/12/24/iraqs-post-isis-campaign-of-revenge

 

* "Исламское государство" (организация запрещена в России) — террористическая группировка, деятельность которой запрещена в ряде стран, в том числе в России.