новостной сайт о событиях в курдском регионе

Мир видит грандиозный и трагический спектакль, считает 84-летний швейцарец Арнольд Хоттингер, более полувека занимающийся проблемами в арабо-мусульманском мире, автор книг "Государства от Бога и пирамида власти", "Исламский мир", "Страны ислама".

Сейчас в ряде государств Северной Африки пройден первый акт большого арабского спектакля. Этот акт условно можно назвать "Свержение диктатора", уточняет Арнольд Хоттингер. Но ясности в том, что будет дальше, не прибавилось. В Египте, к примеру, у власти находится армия, однако непонятно, получит ли народ обещанные ею честные выборы, свободу мнений и информации. Сейчас армия учится тому, чего никогда не умела, — представлять государство. До сего момента эта организация представляла лишь себя, причем ее лицом были бравые генералы. Армия вдруг ощутила небывалый груз — на нее возложена миссия властителя народных дум и реализатора национальных чаяний. В этом смысле "Братья-мусульмане" выглядят более предпочтительно, поскольку представляют интересы масс, прежде всего беднейших слоев, которым нужна социальная поддержка.

Политолог неслучайно упоминает "Братьев-мусульман". Страны Запада усматривают в активизации движения недобрый знак. Не исключено, что лидеры "Братьев-мусульман" в скором времени займут ключевые посты в правительстве ряда стран Северной Африки. В данном контексте имеет смысл присмотреться к актуальной ситуации. Движение "Братья-мусульмане" сейчас неоднородно. Одна его часть ратует за демократические преобразования, другая — за преобразования на основе исламских установлений, третья часть представляет людей, которые избрали третий путь: исламо-секулярное будущее Египта. Пока не будет выработана общая концепция, говорить о едином пакете предложений со стороны "Братьев-мусульман" о том, как следует развиваться Египту, пока рано. Примерно в такой же идеологической подвешенности пребывает движение "Братья-мусульмане" в Иордании, которое, тем не менее, достаточно ярко обозначило себя, наряду с профсоюзами и левыми организациями, в ходе прошедшего в январе многотысячного митинга с требованием отставки премьер-министра Самира аль-Рифаи.

Неоднородностью "Братьев-мусульман" объясняются не очень внятно выраженные политические амбиции. С одной стороны, они считают, что должны быть "на шаг сзади". Задача — не отпугнуть сограждан, старшие поколения которого еще помнят "Братьев-мусульман", как радикальную группировку, боровшуюся с властью исключительно методами террора. Но позиция "на шаг сзади" не исключает участия в будущих парламентских выборах, в вероятном конституционном собрании, а затем, естественно, и в переходном правительстве. С другой стороны, они заявляют, что не будут выдвигать своего кандидата на президентских выборах, а просто подождут своего часа, который наступит, когда станет очевиден провальный характер политических, экономических и социальных реформ по проектам их политических оппонентов.

Возможно, что такое позиционирование — тактическая уловка, и "Братья-мусульмане", находясь до поры до времени в тени, в нужный момент перехватят инициативу и воспользуются неизбежными ошибками светской оппозиции, которая начнет формировать демократические общества в странах Северной Африки. Тогда, как говорится, настанет их звездный час, и они напомнят, как на площади Ат-Тахрир призывали к торжеству ислама, а карт-бланш был предоставлен не им, и вот что из этого получилось. В этом случае откроется прямой путь к формированию властных структур в Египте при доминировании исламистов, и будет провозглашен девиз: к стране с великим будущим. О том, что — с феодальным идейным багажом, радикалы громко говорить не будут: кто умный, и сам догадается.

Если развивать тему "Вторая часть движения "Братьев-мусульман" и его шансы на кресла в будущем кабмине", то идеологически радикалы смыкаются с шейхом Юсуфом аль-Кардави, фетвы которого сыграли определенную роль как в призывах к Мубараку уйти по-хорошему, так и в качестве воззваний к лидерам арабских государств признать ливийскую оппозицию в качестве легитимной власти. Внутренняя связь прослеживается четко: около 70 лет назад шейх свое исламское образование начал с посещения лекций основателя "Братьев-мусульман" имама Хасана аль-Банна, затем его неоднократно арестовывали, он создавал в Катаре и ряде других стран Ближнего Востока и в Европе филиалы движения. Сегодня он пытается адаптировать исламское право (фикх) к современным условиям, подведя соответствующую теоретическую базу.

Западные эксперты усматривают опасность именно в находящихся пока в тени радикалах, разделяющих призывы шейха Юсуфа аль-Кардави и других мусульманских лидеров о возвращении исламу Андалусии, Балканов, Сицилии и других островов Средиземноморья, которые в определенные периоды, по словам имама Хасана аль-Банна, принадлежали мусульманам. В контексте этих захватнических планов Египту отводится роль плацдарма, с которого может начать наступление на современную Европу мусульманская армада. Собственно, наступление уже началось: десятки тысяч беженцев с южного берега Средиземного моря в поисках лучшей доли устремились в Испанию, Италию, Грецию, проторив путь своей многочисленной родне, пока остающейся на севере Африки. Похоже, пророчество Юсуфа аль-Кардави: "Мы завоюем эти земли без армий", не столь уж безосновательно. Есть и второй вектор наступления — Израиль, об очищении которого от евреев мечтает шейх, преклоняющийся перед Гитлером, наряду с другой своей мечтой: "окончательно решив еврейский вопрос" в формате нового столетия, совершить благодарственную молитву в мечети Аль-Акса.

Влияние "Братьев-мусульман" наблюдается в сегодняшних североафриканских реалиях. К примеру, известный египетский политолог Хода Салах в интервью Немецкому радио высказала озабоченность тем, что в комитете по выработке новой Конституции страны значительны численность и влияние исламистов. Между тем не исламисты составляли большинство на площадях и улицах Каира. Они лишь пожинают плоды протестного движения, указывает Х. Салах. "Поэтому у нас есть опасения, что в конечном итоге у женщин может оказаться прав даже меньше, чем было до января 2011 года". В связи с этими пессимистическими прогнозами сейчас важно сохранить то, что было. Задача исламистов — делать акцент на том, что Египет — мусульманское государство, а, стало быть, должно управляться исламскими законами, между тем как Египет, как и многие арабские страны, имеет светскую Конституцию.

Раздел, по которому идут особенно жаркие споры, — семейное право. В Египте каждый третий профессор в вузе — женщина. Но когда она возвращается из аудитории домой, она становится такой, какой ее привыкли видеть в семье, — безропотной, покорной мужу, занимающейся исключительно хозяйством и воспитанием детей. Ее задача — во всем угождать супругу. Женщина в стране работает за те же деньги гораздо больше, чем мужчина. При приеме на работу предпочтение в основном отдается замужним женщинам — они более управляемы. "Но в Конституции подчеркнуто: мужчина и женщина имеют равные права, они равноценные граждане, — говорит Х. Салах. — Схожая ситуация, кстати, и в семьях коптов: египетское общество очень патриархально и консервативно". Главную опасность феминизма по-исламски Хода Салах видит в установлении им пределов в ряде сфер, например, в интимных отношениях и сексуальных предпочтениях. Это, говорят исламисты, должно соответствовать нормам исламской морали.

Политический ислам распространен во всех странах Северной Африки, отмечает один из ведущих в ФРГ экспертов по Ближнему Востоку, руководитель берлинского исследовательского центра Stiftung Wissenschaft und Politik Фолькер Пертес. "Братья-мусульмане" в Египте входят в перечень политических исламских движений. Однако процесс демократизации в Египте принудит их в конечном счете к четкому ответу — хотят они участвовать в искоренении последствий авторитарного режима или поддерживать его. Есть признаки того, что радикалы собираются развивать наступление на светские устои. Так, исламистская группировка "Ан-Нахда", деятельность которой в течение 20 лет находилась в Тунисе под запретом, получила разрешение сформировать собственную политическую партию. Таким образом, легализация группировки позволит ей принять участие в грядущих выборах.

Опасность радикализации стран Северной Африки сохраняется, однако немецкие эксперты не склонны ее переоценивать.

В регионе, за редким исключением, как, например, в Йемене, где наличие племенного компонента обещает весьма длительное противостояние между населением и властью, все меньше проявляются признаки национализма или исламизма, поскольку выдвигается новая политическая платформа. На уличных демонстрациях говорят о конкретных вещах — свободе выражения мнений и функционировании парламента, решения которого обеспечивают основу для развития здоровой экономики. "Это напоминает мне почерк революции 1848 года в Германии", подчеркивает Арнольд Хоттингер. Хотя в Германии подобные требования 160 лет назад не удались, они, тем не менее, обозначили глубокие подвижки в общественном сознании, значительное изменение менталитета, что сыграло свою роль впоследствии. Нечто подобное сегодня происходит в арабском мире. Формируется новая, не обозначенная идеологически отчетливо политическая сила, которая повлияет на состав будущих правительств в странах Северной Африки, где правящий режим уже свергнут или где подобная развязка, как в Ливии, уже приближается к завершению, подчеркивает А. Хоттингер.

Чем протяженней история противостояния тирана и власти, тем более бесконечна и непредсказуема развязка драмы, указывает Джамель Бен Абделджелиль, специалист по исламской теологии, эксперт Центра изучения религий при университете Мюнстера.

Практически почти вся шестидесятилетняя постколониальная история Туниса — это период, в течение которого жители страны были травмированы диктатурой. Это время угнетения, попрания гражданских свобод и основных прав. Последние 23 года, связанные с правлением Бен Али, который пришел к власти после дворцового бескровного переворота 1987 года, — время тотального контроля полицейского государства.

Между тем известны позитивные подвижки 50-х и 60-х годов. Так, в принятой в 1959 году Конституции были разработаны основные направления тунисской политики. Это прежде всего образование, которое было провозглашено наивысшим приоритетом для экономического планирования и принятия политических решений. На цели образования правительство президента Хабиба Бургибы выделяло треть бюджета. При этом военные получили минимальную долю бюджета — менее 5%, что было большим исключением в регионе: соседние государства тратили 60–70% бюджета на военные нужды. Если говорить об уровне организации труда, то уместно вспомнить, что в Тунисе профсоюз был основан еще в 1920 году, что является еще одним исключением в арабо-исламском мире. Таким образом, молодое тунисское государство было своего рода арабским лидером. Другой пример. Еще до провозглашения Республики в 1957 году, а именно 13 августа 1956 года, было введено семейное право, что в арабо-исламском контексте также считалось весьма либеральным шагом. Этим семейным правом, например, была отменена полигамия под угрозой заведения уголовного дела. Первая Конституция объявляла: мужчины и женщины равны перед законом, женщины также обладают активным и пассивным избирательным правом. То есть еще более 50 лет назад закладывалась инфраструктура для продвижения демократического процесса, для создания открытого общества и современного государства. И зима 2010/2011 гг. стала точкой возврата к реализации давным-давно провозглашенных и попранных Бен Али ценностей.

Сделано было, казалось бы, многое для того, чтобы создать условия для реализации процесса демократизации. Но дело в том, что авторитарное государство и его политика страдали от застойного состояния, все политические решения не были нацелены на изменения. В конечном счете, режим содействовал стагнации тунисского общества.

Это состояние ярко проявилось и в судьбе Джамеля Бен Абделджелиля, который вынужден был решиться на срочный выезд из Туниса в начале 90-х, когда развернулось противостояние режиму Бен Али со стороны всех оппозиционных сил. Многие друзья и однокурсники, участвовавшие в уличных демонстрациях, были арестованы, а затем расстреляны. Другие были сосланы буквально в пустыню. Так сложились обстоятельства, что немецко-тунисский политолог оказался свидетелем событий на родине. На самосожжение безработного, который оказался, по существу, раздавлен и унижен, режим вообще не отреагировал, и общество это возмутило. Потом была еще одна жертва, 24 декабря, когда по безоружным людям стреляли уже снайперы. «В то время я был в Тунисе, видел все своими глазами, — тогда и наступил решающий поворотный момент: это было уже не требование социальной справедливости или рабочих мест, а устранение режима в лице Бен Али как убийцы собственного гражданского населения». Уже в первые дни режим отреагировал агрессивно, число жертв росло, сначала их было 60, потом организация Amnesty International насчитала до 100 жертв, что было подтверждено экспертами ООН. Сопротивление нарастало, несмотря на каждодневные жертвы, народ перестал бояться, а ведь для любого, кто вышел на демонстрацию, это мог быть последний день его жизни.

"Я бы даже рискнул утверждать, что политическая элита и все связанные с ней партийные структуры, включая оппозицию, все были удивлены неожиданным развитием событий. Это еще одно свидетельство пропасти между элитой и населением, реальность, с которой надо считаться, оценивая события в Тунисе". Не исключено, что тунисская модель отчасти была повторена с большим или меньшим успехом в Мавритании, Египте и других государствах Африки.

Оценивая происходящее в Тунисе, мы должны иметь в виду, что у народа накопился опыт продолжавшейся десятилетия диктатуры, которая определенным образом перестроила сознание. Сложно в одночасье ожидать перемены в умах. Это длительный процесс, который требует терпения и стратегического видения. Кроме того, создается новая политическая культура. Не совсем на пустом месте, но, по крайней мере, в этой области не так много вариантов. Есть несколько подходов к демократии и либеральному обществу, которые должны быть использованы для такой модели.

Тунисская модель по-своему выигрышна, но по-своему и проблемна. Все зависит от точки зрения, которая основывается на западных стандартах, а стандарты в свою очередь — на собственных традициях. Египет, Тунис, Ливия — страны, которая принадлежат к арабо-исламскому региону и действуют при его традиционных структурах и условиях. Тут в каждом случае своя собственная модель, которая согласует и примиряет реформы и исламскую идентичность, западные понятия о демократии и собственную культуру со своей историей и современным взглядом.

Кроме того, исламский мир неоднороден, указывают немецкие аналитики. Он разнообразен чисто географически, так как простирается от Сенегала до Индонезии и Малайзии. Порой трудно найти общий знаменатель. Эта неоднородность в известной степени отвергает обобщения. Процесс демократизации в Тунисе, Египте или Ливии будет протекать не так, как, к примеру, в Пакистане, в странах Юго-Восточной Азии. Пугать это не должно. Демократические режимы в Европе тоже были разнообразны, даже в рамках ЕС собраны государства с различным опытом демократических реформ, если вспомнить, что сравнительно недавно в Греции, Португалии и Испании царили тоталитарные правители. В ряде названных стран до сих пор идет сложный процесс встраивания в демократические реалии, процветают коррупция и безответственный стиль экономического управления.

В Тунисе все партии, в том числе исламистские, должны получить возможность участия в демократическом состязании, громко заявить о себе, а решение пусть остается за населением. Джамель Бен Абделджелиль ищет компромиссный вариант: "Я думаю, было бы неоправданным в настоящее время полностью исключить исламистов как своего врага. Таким режим Бен Али представлял их в течение десятилетий, чтобы заработать симпатии Запада и его политическую поддержку. Со своей "решительной борьбой против исламизма" Бен Али привел к тому, что Тунис стал рассадником религиозного фанатизма. Процесс вытеснения исламистов полицейским государством из политической жизни не решает проблемы, а радикализует их, что ведет к опасным формам. Исламисты являются частью социальной и политической жизни, составляющей политического ландшафта в Тунисе, но они не могут, во всяком случае пока, претендовать на роль гегемона. Они лишь одни из многих, кто имеет право на существование".

В Тунисе исламистское движение очень слабое, яркого религиозного следа там не отмечено. Поскольку в Тунисе высок процент образованной молодежи, составившей основу протестного движения, революцию в этой стране западные эксперты называют революцией фэйсбуковского поколения. Разумеется, данное обстоятельство не исключает того, что духовенство и исламские организации, преследуя свои интересы, поддерживают протестное движение, в том числе в своих проповедях.

Исламистское движение, которое преследовалось при тоталитарных режимах в Северной Африке, имеет свои особенности. К примеру, в Тунисе оно в последние два десятилетия частично находилось в изгнании. Это было и трагично, и поучительно. Большинство исламистов жили на Западе: прежде всего, в Великобритании, Франции и Германии. Это не могло не сказаться на представлениях. Не обошлось без влияния на движение. Поэтому влияние исламистского движения, обогащенного опытом интеграции целого поколения политических изгоев на своей родине, конструктивно может сказаться на жизни нового Туниса. Навыки демократизации на Западе, изучение на практике основ укрепления государственности не в последнюю очередь скажутся на предстоящей борьбе с коррупцией, клановыми структурами. В руках Бен Али и его приспешников было сосредоточено 40% валового национального продукта. Это крепко связывало кланы, формировало преступные сообщества, грабившие страну. А риск коррупции является структурной угрозой для демократии. Поэтому предстоящее партнерство между Тунисом и ЕС должно проходить на новых основах — экономика должна быть прозрачной и контролируемой. Роль государств Запада, которые вели себя по-разному в новейшей истории, в том числе поддерживали деспотов и тоталитарные режимы, тоже должна измениться. "Я надеюсь, что лидеры на Западе примут новую модель взаимоотношений с реформируемым Тунисом, поддержат демократические процессы и людей с их потребностями и ожиданиями", подчеркивает Джамель Бен Абделджелиль.

Его коллега 57-летний политолог, профессор международного права, известный в Египте правозащитник Наджиб Гобраэль полагает, что важной платформой для формирования нового политического ландшафта в стране и вместе с тем перспективного политического руководства должен стать конструктивный диалог между исламом и христианством. Но он может состояться при достаточном представительстве и тех, и других. Сейчас в комитете по подготовке реформы Конституции из 11 его членов лишь один, судья по профессии, является христианином, остальные десять — мусульмане, в том числе профессор из университета Аль-Азхар, а также глава Верховного административного суда, которые прежде занимали откровенно антикоптские позиции. Поэтому христиане в Египте не чувствуют правовой защищенности даже на этапе реформирования Основного закона. Легко предположить, как этот документ учтет интересы коптов. В любом случае, по мнению Н. Гобраэля, из прежней Конституции следует удалить статью 2, устанавливающую шариат в качестве основы права в Египте. Это противоречит принципу равенства, утвержденному в статьях 40 и 46 о свободе религии. "Мы должны создавать общегражданское религиозно нейтральное государство. Для коррекции Основного закона вполне достаточно трех месяцев, а дополнительный референдум по этому вопросу, на чем настаивают мусульмане, совершенно не нужен".

Ливийский диктатор Каддафи продолжает атаковать повстанцев силами ВВС, артиллерии, танков, города переходят из рук в руки, а между тем оппозиционеры задумываются о том, какой будет послекаддафийская Ливия. Эти настроения резюмирует известный в ФРГ аналитик Ганс-Петер Маттес, один из ведущих ученых Института изучения проблем Ближнего Востока в Гамбурге. Пока под грохот снарядов идут дискуссии, политические силы, заинтересованные в радикальном обновлении структур власти, указывают: в новом правительстве должно быть представлено максимально возможное число племен. Это имеет решающее значение для страны, поскольку большая часть родов на фоне весьма неравномерного доступа к природным богатствам (прежде всего к нефти и воде) чувствуют себя обделенными.

Поясним: в Ливии насчитываются четыре основные нефтезоны, если подразумевать под этим термином наивысшую концентрацию нефтяных полей. На северо-западе в районе порта Эз-Завия (добыча в прибрежной зоне); на юго-западе близ Марзука; в центральной части нефтепровода, соединяющего Марзук и Эз-Завия; в северной части — на обширном пространстве между портовым Рас аль-Лануфом и Сариром с нефтепроводом Сарир–Тобрук. Нефтезоны расположены главным образом на землях арабских берберов. При этом практически обделенными углеводородными ресурсами можно считать туарегов, которые двумя крупными областями живут на западе страны, вдоль ливийско-алжирской границы, и тубу, расселившимися на юго-востоке, в приграничье с Чадом и Суданом. Таким образом, исходя из географических реалий, обладателями нефтяных полей являются представители 14 основных племен арабских берберов, среди которых выделяются сиаан и мугхарбах.

Это провоцирует пролонгирование вражды, наподобие той, которая существует в Судане или Ираке. Крен в сторону преобладания во властных структурах представителей рода Каддафи должен быть исправлен, политическое влияние племен должно быть сбалансированным. Широкое представительство племен поможет не допустить рецидива политической болезни Каддафи, когда на ключевых постах, главным образом в силовых структурах, были расставлены представители Каддафи и смежных с ним двух-трех родов, при том что в Ливии живут 140 племен, из которых влиянием пользуются менее четверти. Практика диктатора, при которой многие члены оппозиции ливийского образца поплатились жизнью за критику режима, а члены семей диссидентов наказывались прекращением социальных льгот на основании принятого в 1997 году так называемого Кодекса чести, должна быть основательно забыта, указывает Ганс-Петер Маттес. Государство, которое называет себя демократическим, не имеет права наказывать за инакомыслие голодомором, пытками и убийством.

Выводы

Первый. Тунисская модель революции имеет свои особенности. Процесс был инициирован изнутри. В нем не было иерархического руководства, не существовало харизматических личностей, не было никаких политических структур, которые организовали демонстрации. Революция, по мнению немецких наблюдателей, была самоорганизующимся людским механизмом. Качественно значимо в данном контексте то, что сопротивление исходит от самого населения как осознанный знак протеста против несправедливой экономической политики режима и направлено на свержение режима.

Второй. Проблема с режимами в странах Северной Африки не в том, что они религиозные или светские, а в том, что все они являются тоталитарными, указывают эксперты Запада. Проблематичны структуры деспотизма. Они могут использовать все, чтобы оправдать «справедливость» своей власти. Иногда они религиозные, а иногда — пионеры секуляризма, как ни странно. Они идут на уловки, которые являются или защитой от цунами исламизма и национализма, или воинствующим религиозным фанатизмом.

Третий. При формировании новых правовых основ в Тунисе, Египте и Ливии следует учитывать весь спектр интересов конкретных групп населения, исходя из религизного, этнографического, гендерного и экономического факторов. Любое игнорирование может спровоцировать дальнейшую эскалацию противостояния с силовыми структурами и на родоплеменном или конфессиональном уровне.

Четвертый. В странах Северной Африки предполагается участие в будущих структурах власти, кроме военных и находящейся пока в изгнании оппозиции, исламистов, в том числе в контексте их родоплеменной принадлежности. К примеру, сейчас политическим силам в Ливии важно, создавая переходные структуры — военный ли совет, временное правительство, правительство национального единства — учитывать представительство всех племен, но в первую очередь тех, кто ранее вообще не был делегирован в органы власти. В определенной степени это касается Египта и Туниса. Если исключить исламистов из политического диалога, это заставит их вновь уйти в подполье, как уже было в Египте, что приведет к новому уровню радикализации. Данное решение было бы опрометчивым и имело бы стратегически негативные последствия, указывают эксперты Запада и Востока.

Использованы данные сайтов Q HISTORY, SPIEGEL ONLINE, Die Presse, ВВС, Qantara.de