новостной сайт о событиях в курдском регионе

Мы стоим перед храмом езидов, в небольшом, вымощенном камнем внутреннем дворе обители. Сюда нельзя войти в обуви — перед тем, как ступить на священную землю, надо разуться. Мой проводник — высокий священнослужитель в белоснежных одеяниях, чернобородый, очень похожий на греческого православного священника. Сходства добавляет то, что езиды к своим священнослужителям обращаются так же, как русские православные к священникам, — "батюшка". И целуют им руку при встрече. Только что православные священники могут жениться. А здешним — нельзя.

 

Храм невелик. Над арочным входом в камне вырезано солнце, месяц, звезды и птицы. Крыша храма венчается граненой пирамидой. Если оглядеться, то можно увидеть, что по периметру обители высятся пять таких пирамидок. Все вместе они символизируют солнечный круг.

А у храмовых ворот — очень натуральное изображение черного змия. Он словно выползает из стены храма и ползет по ней вверх. Мрачноватый символ для христианина: змий в бывшем Эдеме.

— Зачем у вас змей на входе? — спрашиваю я, невольно ища глазами изображение яблока.

— Он указал на место, откуда бьет источник, — объясняет мой проводник. — Пойдем, я покажу тебе Канья Земзем.

Родник находится в пещере в глубине храма. Это один из двух священных источников Лалеша, открытый в XII веке реформатором религии езидов Шейхом Ади.

Второй, Канья Спи (Белый родник), находится недалеко от храма. Именно в него, по езидскому преданию, ангелы, которым Творец поручил создание нашего мира, опустили закваску, а из нее уже возникла вся земная твердь. Водой из Канья Спи езиды окропляют своих детей, приводя их на первое поклонение в храм.

Перед входом в храм — высокий порог. Оказывается, на него нельзя наступать: неуважение к святыне. Езид легко переступает его, на ходу быстро касаясь храмовой стены и целуя косяк. Переступаю порог и я.

В храме сумрачно, я не вижу никакого источника освещения, кроме света, сочащегося через открытую дверь. Поднимаю голову — там висят огромные потушенные светильники. Вероятно, их зажигают при проведении обрядов. Но сейчас в храме пусто, нет никого, кроме нас двоих. Темные камни под босыми ногами неожиданно теплые, гораздо теплее, чем нагретые солнцем на улице. У стен стоят огромные каменные гробницы, покрытые многочисленными ярко-разноцветными платками. Меня подводят к одной из гробниц.

— Завяжи на платке три узла, — просит меня езид.

— Я не могу, — отказываюсь. — Я христианин, и мне нельзя совершать обряды в храме иной религии.

Перед глазами у меня все еще стоит черный змий, хранящий вход в храм.

— Это не обряд, — объясняет мне проводник. — Это знак того, что тебе здесь рады, как гостю.

Я завязываю три узла на яркой скользящей ткани. Пока я занят этим, езид трижды обходит вокруг гробницы — знак поклонения. Разноцветные платки висят, словно хвост павлина. Недаром высший ангел езидской религии, Тавус Малак, и есть — Ангел-Павлин, символ красоты, гармонии и солнца. И воплощение глубочайшего раскаяния, которое только знал наш мир.

Святыня Лалеша — память о том, как зло, только войдя в наш мир, ужаснулось само себя и обратилось к Богу за исцелением. Согласно езидской легенде, когда был сотворен человек, то Тавус Малак, верховный из семи Архангелов, которым Бог вручил власть над миром, взбунтовался против воли Творца. Он отказался поклониться Адаму. За это Бог отправил непослушного в ад.

Похожие мотивы есть в исламе. В Коране прямо сказано: Аллах с проклятием выгнал Иблиса из рая, когда тот отказался исполнить Божью волю и пасть ниц перед Адамом. Но легенда езидов милосерднее мусульманской. Они верят, что попавший в ад и истомившийся в одиночестве ангел раскаялся. Он плакал так, что его слезы погасили адский огонь. И тогда Бог сжалился и взял его обратно в рай.

Поэтому в религии езидов нет места злу. Бог добр, всемогущ и милостив, а тот, кто в христианстве и исламе зовется падшим ангелом, — смирился и раскаялся перед Творцом. Во Вселенной нет вечного источника зла и нет того, кто был бы его властелином.

При езидах нельзя произносить привычные христианскому и исламскому уху имена Отступника — дьявол, сатана, шайтан, черт. Для них это звучит чистым богохульством. Это все равно, что оскорблять самого Бога. И это ранит того, кто залил свой грех слезами. Бьющие из земли источники как вечное напоминание об этих слезах покаяния.

По узкой каменной лестнице, скользкой и влажной, мы осторожно спускаемся к Земзему. Чтобы зайти в пещеру, нужно согнуться в три погибели. Езид преклоняет колени перед источником, зачерпывает в горсть воду, пьет и умывается. Я невольно вспоминаю о строжайшем предупреждении: в Ираке ни в коем случае нельзя пить не бутилированную воду. Но опускаюсь на колено и подчерпываю из источника: вода чистейшая. И, хотя бьет из земли, не ледяная. У нее легкий привкус железа.

Мне чудом кажется уже то, что среди войны и вражды езиды умудрились сохранить веру чистоты и милосердия. Как на этой земле вечной бойни и общей ненависти можно не верить в зло?

И мне понятно, почему у христиан нет вражды с езидами. Кому, как не христианам, понять красоту религии раскаяния и прощения.

В христианстве тоже есть идея всеспасения — были святые, верившие, что в конце времен перед Богом покаются все, включая дьявола. Эта мысль не стала ведущей в Церкви, но ее и не отринули окончательно как еретическую. Иначе не стал бы святителем Григорий Нисский, всей душой веривший в апокатастасис.

Мы выходим из храма, я невольно жмурюсь от яркого солнца. Мы подходим к выходу из храмового двора, и над аркой выхода я вижу изображение… головы козла.

— А это кто? — больше всего козел похож на традиционное изображение Бафомета.

— Это, — тщательно подбирая слова говорит езид, — символ существа… которое приходит к Богу с раскаянием… и Бог принимает его.

По преданию, Тавус Малак до такой степени мечтает забыть о своем проступке и семитысячном заточении в аду, что его имя вообще нельзя упоминать на земле.

На ограде храма вырезаны рисунки. Приглядываюсь и даже провожу по контуру рисунка пальцем — не может быть! Звезда Давида?! Но что здесь делает главный еврейский символ?

— Это не звезда Давида, — объясняет мне спутник. — Этот знак гораздо старше звезды Давида. И значит, он совсем не то, что у евреев. Два треугольника, наложенные друг на друга — это символ соединения мужчины и женщины. А в центре, смотри, роза.

Роза в центре двух треугольников — многолепестковая, похожая на солнце и на распущенный павлиний хвост. Она изображена и отдельно, рядом. Тоже один из символов езидов.

Мы подходим к Канья Спи, источник окружен невысокой железной оградой. Я уже привычно переступаю высокий порог и, не колеблясь, черпаю оттуда воду — такую же чистую, как в Земземе, с тем же легким привкусом железа. Я христианин, и мне есть, что разделить с этой религией, сохранившей мечту о не разбитом чьей-то злой волей мире.

У источника сидит женщина в белых одеяниях — она поднимает глаза и провожает меня взглядом и улыбкой. Я заметил — у здешних людей очень спокойные лица и очень добрые глаза. Они действительно верят в то, что у зла в нашем мире нет власти.

Надо отметить, что езидское предание очень похоже на некоторые суфийские легенды, которые противостояние Аллаха и Иблиса объясняют именно через любовь и преданность Иблиса. Он не смог подавить в себе эти чувства, чтобы поклониться человеку (версия с "не буду кланяться" — это как раз версия Корана). И там мотив раскаяния и прощения тоже звучит довольно мощно. Настолько мощно и настолько близко к езидскому пониманию раскаяния Мелек-Тавуса, что не ясно, почему мусульмане спокойно относятся к собственным суфиям, но считают езидов — дьяволопоклонниками.

Я приведу несколько цитат из их легенд, просто, чтобы продемонстрировать параллель:
Иблис ответил:

"Проклятие — это стрела Царя;

перед тем, как пустить ее,

Он смотрит на цель.

Если у тебя есть глаза, лови взгляд лучника,

устремленный на цель, а не его стрелу.

Сахль ибн Адоллах рассказывал: "Я встретил Иблиса и узнал его. …Он сказал мне: "О, Сахль, Бог сказал — "…Милость Моя объемлет всякую вещь" — и это так для всех. Уверен, ты осознаешь, что и я — такая "вещь", пусть и самая отвратительная из всех, но все же объемлимая его милостью. …[Сахль] почувствовал, что загнан в тупик и написал: "У меня перехватило горло. Клянусь Богом, я был безответен, и даже не мог закрыть за ним [Иблисом] дверь. Я понял, что он страстно желал одного — прощения…"

Удивительно. Главная тема езидизма, боковая тема мусульманства, она звучит и в наших христианских преданиях вечной надеждой: "А может быть, спасутся все?" И общим неверием в вечность и, главное, упертость зла — мол, этого не может быть, потому что не может быть никогда, чтобы тварь не любила Творца, пусть хоть как, пусть со скандалами и ссорами, но не любила бы Его.

В Лалеше в самом деле понимаешь, что райский сад не мог исчезнуть бесследно. Его тень осталась здесь — в храме, где верят, что нет зла, и где даже змий служит людям проводником к священному источнику. В людях, хранящих райские врата и верящих, что раскаяние и примирение с Богом возможно для всех. Даже для падшего ангела.