новостной сайт о событиях в курдском регионе

Кажется, несколько неожиданно для себя самой Россия стала едва ли не главным действующим лицом сирийской коллизии. Позиция Москвы не позволяет легитимировать через Совет Безопасности ООН курс давления на Башара Асада, к чему стремятся арабские страны и поддерживающий их Запад. А сирийская эпопея тесно связана с проблемой Ирана.

Ситуация вокруг Сирии была основной темой конференции "Трансформация в арабском мире и интересы России", которая прошла в Сочи в конце минувшей недели под эгидой ближневосточной сессии международного дискуссионного клуба "Валдай". Учитывая очень представительный состав участников из региона и со всего мира, сочинские дискуссии можно считать рельефным слепком отношения к этой острой проблеме.

Первое впечатление — российская позиция не находит понимания почти нигде. По крайней мере явное большинство арабских участников — кто-то более, кто-то менее жестко и эмоционально — призывали Москву прекратить поддержку официального Дамаска. По доминирующему мнению, судьба правящего режима, по сути, решена, он обречен, вопрос только времени. Соответственно никаких политических и тем более коммерческих выгод от защиты клана Асада Россия уже не получит, ставка бита. Поэтому пора, пока не поздно, встать на "правильную сторону истории" и не препятствовать народной воле, которая, по убеждению значительной части арабских ораторов, почти однозначно состоит в отвержении сирийской власти.

Аргументы российских представителей о том, что Москва в Сирии поддерживает не режим, а принципы урегулирования (нельзя открыто вмешиваться извне, содействуя одной из сторон гражданской войны) и что быстрое свержение Асада приведет к еще большему хаосу, не особенно действовали на присутствовавших.

Примечательно, что при этом в общем анализе происходящего в ходе "арабской весны" участники были почти едины. Очевидно, что от подъема демократических настроений, которые во всех затронутых странах носили объективный характер, в выигрыше повсеместно остаются исламисты. Один из сирийских участников заметил: "Почему все говорят об арабской весне? Это исламская весна, как бы она не стала арабской осенью". Исламистский сценарий мало кому внушает оптимизм, но настрой в основном обреченный — коль скоро они демократически приходят к власти, пусть делают то, что считают нужным. Оценки дальнейшего расходятся. Одни рассчитывают, что исламисты просто быстро докажут свою несостоятельность как управленцы и уступят власть, другие — что они, наоборот, ощутив груз ответственности, будут проводить разумный и умеренный курс. Вторых, впрочем, меньшинство. Решение тяжелейших экономических проблем региона требует очень высокого уровня квалификации, которым новые силы и лидеры явно не обладают.

Наиболее пессимистичные предсказатели (таковые пока единичны) опасаются, что демократическое пробуждение в регионе приведет к ситуации "один человек, один голос, один раз", то есть придя к власти, исламисты ее уже не отдадут. Как мрачно пошутил в кулуарах кто-то из египетских гостей, будущий президент Египта, кандидатуру которого сейчас пытаются согласовать военные и "Братья-мусульмане", имеет все шансы стать египетским Гинденбургом, который проторил дорогу к полной власти нацистам.

По мнению экспертов, в арабских странах едва ли применимы модели политического устройства, существующие в Иране и Турции, мусульманских государствах, которые раньше пережили процесс общественно-политического подъема. Иран слишком связан со специфическим шиитским восприятием ислама, хотя сами иранские специалисты считают, что их схема реализуема в любой стране исламского мира. В Турции, которую чаще рассматривают в качестве образца, демократизация и плавная исламизация шли рука об руку. Однако им предшествовало сначала несколько десятилетий жестко авторитарной светской системы, которая приучала нацию к секуляризму, а затем еще 20 лет постепенного "отпускания вожжей", в течение которых исламские партии адаптировались к практической политике. В арабском мире ни того ни другого не будет. Времени на адаптацию нет в силу обвального характера процессов, а на внедрение светскости железной рукой никто не согласиться — не для этого свергали автократов. Да и вообще исламская идея — новая форма национального обновления каждой из стран Ближнего Востока (когда-то такой формой служил социализм, потом олицетворением национализма стали считать себя сами диктаторские режимы).

Наибольшую тревогу всех без исключения участников вызывает перспектива глубокого раскола между суннитами и шиитами, предпосылки для которого созданы. Геополитическое измерение "арабской весны" нарастало от страны к стране, в Сирии противостояние суннитских монархий Персидского залива и шиитского Ирана, которые стоят каждый за своими "агентами" внутри сирийской военно-политической битвы, уже неоспоримо. Усугубление разлома приведет к воспламенению Ирака, Ливана, Бахрейна, а это чревато уже тотальной дестабилизацией, от которой никто не сможет отгородиться. При этом из дискуссии не создалось ощущения, что кто-то верит в возможность прекратить это противостояние, к нему относятся почти как к неизбежности.

В то же время, если большой раскол все же не произойдет, перспективы геополитической перекройки региона неочевидны. Как отмечали некоторые комментаторы, при всей революционности перемен сложившийся статус-кво не так легко изменить. Так, какая бы власть ни установилась в Египте, разрыв кемп-дэвидских соглашений и отказ от мира с Израилем поставит страну на грань экономической катастрофы. Возможное сирийское руководство будет слишком поглощено внутренними проблемами, чтобы, например, попытаться отвоевать Голанские высоты, и т.д. Что касается демократизации, то удивительный феномен происходящего состоит в следующем: она пока не затронула самые традиционалистские и консервативные режимы Персидского залива, которые удивительным образом превратились в глашатаев перемен в других странах. Возможно, как раз для того, чтобы канализировать внутреннее напряжение вовне.

Западные участники сочинской конференции высказывали больше сомнений, чем арабские. Общее впечатление: остановить ход событий невозможно, но что-то идет не так, и активное втягивание опасно. Воспроизводство в Сирии ливийского варианта, кажется, не вдохновляет никого. Равно как и иракский сценарий действий в обход СБ ООН. Отсюда стремление все-таки привлечь Москву — чтобы обеспечить легитимность и разделить ответственность. Одно из прозвучавших предложений: Россия могла бы стать гарантом интересов и безопасности меньшинств в Сирии, Ливане, Египте — алавитов, христиан, армян, курдов, коптов и пр. Все они крайне опасаются краха режима Асада (а он представляет откровенно привилегированное меньшинство) и мести суннитского большинства. Так что в этом случае Москва могла бы занять позицию и морально верную, и политически перспективную.

Если попытаться суммировать впечатление от дискуссии в том, что касается России, то вывод можно сделать примерно следующий. Несмотря на массированную критику, Москва поступила правильно, не пойдя, как в случае с Ливией, соглашательским курсом, тем самым она, по сути, подняла ставки. Оказалось, что без России делать что-либо рискованно, и как бы ни клеймили российский подход, игнорировать его невозможно. Теперь, однако, пора его корректировать, просто "уход в отказ" уже ничего не даст, кроме эскалации гражданской войны. Все участники говорили, что Россия в состоянии сыграть ключевую роль в том, чтобы склонить Дамаск к какому-то переходному компромиссу. Арабские участники вообще не раз подчеркивали, что с момента распада СССР и исчезновения баланса влияния на Ближнем Востоке возможности для решения проблем сократились, так что если бы Россия могла играть балансирующую роль, она была бы востребована.

В общем, предположения, что Россия окончательно теряет Ближний Восток, преждевременны. Ниша для Москвы там остается, но ее заполнение требует гибкости и творческого подхода, что Россия проявляет совсем не всегда. Впрочем, по итогам дискуссий можно сделать и еще один вывод: Ближний Восток вступил в эпоху фундаментальных и необратимых изменений, итог которых не известен сегодня никому. Идеология продвижения демократии, распространявшаяся с Запада, по сути, победила, однако в своей исламской форме, а главное — демократизация внутри обществ сопровождается и демократизацией всей международной среды. Так что великие державы, полагавшие, что именно они будут управлять этими процессами, все чаще сталкиваются с эмансипацией прежних объектов политики и их желанием стать субъектами. А вот как эти субъекты себя поведут хотя бы в среднесрочной перспективе, сказать сегодня не может никто.