Вопрос самоопределения иракских курдов – сложный, как в методологическом, так и в международном плане. Помимо того, что официально все страны мира признают нерушимость границ Ирака и считают вопрос самоопределения курдов cугубо иракским делом, внутри самого Иракского Курдистана существует уже на протяжении многих лет целый набор противоречий, политических споров, которые подчас отодвигают национальные интересы и чаяния курдов Ирака на второй план. Споры эти также касались и касаются своевременности проведения такого референдума в 2017 г, а также последовавших событий, связанных с конфликтом с багдадским правительством вокруг спорных территорий Киркука, Шангала и др.
После довольного спорно оцениваемого в академических кругах, представителями различных политических партий Иракского Курдистана (ИК) и непризнанного мировым сообществом референдума о независимости ИК, когда в сентябре 2017 г. за независимость проголосовали 93% населения, включая жителей спорных территорий, иракские курды проявляют осторожность в декларировании целей достижения полной независимости ввиду того, что это ожидаемо вызывает крайне негативную реакцию не только центрального правительства в Багдаде, но и в соседних странах. Однако элиты ИК (чаще всего связанные с кланом Барзани) всегда подчеркивали неотделимое право курдов Ирака на самоопределение и многие эксперты в соседних странах – Иране, Турции и Сирии отдают себе отчет что за действиями значительной части элит Иракского Курдистана стоит желание достижения полной политической независимости.
Учитывая противоречия между ведущими политическими силами ИК в лице ДПК и ПСК по целому ряду вопросов внутриполитического устройства ИК и разделения властных полномочий, это территория зримо приобретает очертания протогосударства – особого политического образования, которое не является полностью суверенным, институционализированным государством. Согласно мнению австралийского ученого Райана Гриффитса, автора книги "Age of Secession: The International and Domestic Determinants of State Birth", Иракский Курдистан наряду с сектором Газа является редким примером протогосударства, существующего де-факто. (При этом единственным протогосударством де-юре в мире является Государство Палестина).
Нужно отметить, что в русскоязычной литературе в самих определениях протогосударственности и квазигосударственности есть определенные разночтения. При СССР над определением феномена протогосударственности, как последней стадии на пути формирования государства, в том числе и национального, давлела необходимость его диалектического и исторического обоснования, когда в условиях классово-ориентированной марксистской идеологии протогосударства рассматривались как необходимая финальная стадия на пути поступательного становления национальных государств.
Зачатки курдской протогосударственности в регионе можно проследить со времен существования на этой территории двух крупных курдских полунезависимых княжеств – Соран и Бабан, чья самостоятельность была прекращена в 30-ые годы XIX в. в результате т.н. "второго завоевания Курдистана" Османской империей. К этому периоду между двумя княжествами существовали как лингвистические, так и культурные различия, которые в тот же период времени отмечали находившиеся здесь европейские (в основном, английские) путешественники. Англии пришлось столкнуться с этим фактором уже после Первой мировой войны и в начале 20-х годов, когда Курдистан на стадии развала Османской империи представлял собой конгломерат мелких протогосударств ("чифтдом), по сути являвшихся племенами и племенными конфедерациями под управлением одного вождя (чаще всего – шейха) находящее в самой ранней стадии трансформации в национальное государство, которое не имело на тот момент чётких географических границ и ясно очерченных общекурдских политических целей. В 20-ые годы XX века попытка шейха Махмуда Барзанджи создать курдское правительство и национальное государство в "усеченном виде" - в основном на территории бывшего эмирата Бабан со столицей в Сулеймании, присоединив к нему территории персидского Курдистана ("Королевство Курдистан"), закончились провалом.
Ярким примером failed state (несостоявшегося государства) могла бы послужить и Мехабадская республика, провозглашенная 22 января 1946 года на северо-западе Ирана в результате реализации курдами своего права на национальное самоопределение. Однако с точки зрения национально-ориентированной политической парадигмой элит региона Курдистан в Ираке Мехабадская республика, разгромленная в декабре 1946 г. шахским режимом Ирана, ни коим образом не является failed state в своем европейском политологическом понимании, являясь прямым источником легитимности политической власти элит Иракского Курдистана, в основном из числа близких клану Барзани. С другой стороны, представители Патриотического Союза Курдистана (ПСК), во многом ориентированные на Иран, навряд ли воспринимают Мехабадскую республику в качестве прямого источника политической власти в Иракском Курдистане.
Являются применимыми к ИК и такие черты протогосударства, как чифдом, вождество, племенное протогосударство т.е. политическая структура, основанная на нормах генеалогического родства, знакомая с социальным и имущественным неравенством, разделением труда и обменом деятельностью, возглавляемая сакрализованным правителем с наследственной властью. Главной функцией этой структуры является административно-экономическая часть, отражающая объективные потребности усложняющегося общества. Структура знакома и с иными важными социальными функциями–с военной, медиативной (судебно-посреднической), интегрирующей и т.п. Протогосударственность существовала и продолжает существовать на различных этапах человеческого развития: протогосударствами являлись и афинский полис в Древней Греции, и курдская кочевая конфедерация милли, и королевство Курдистан со столицей в Сулеймании (1921-1924), Мехабадская Республика (1946 г), и Регион Курдистан в Ираке (1991 – наст.вр), и Федерация Северо-Восточной Сирии ("Рожава"). Возникновение и постепенная суверенизация протогосударств, т.е. есть превращение их в национальные, либо конгломератные государственные образования, безусловно, зависит от стечения различных обстоятельств. С высокой долей уверенности можно утверждать, что в случае дальнейшей суверенизации Региона Курдистан в составе Ирака возникнут аналогичные коннотационные разночтения в определении легитимности подобного политического образования под названием "Курдистан", "Южный Курдистан" или "Иракский Курдистан". В первую очередь, это касается позиции Турции и Ирана и, естественно, Багдада. Любая попытка полной суверенизации государственного образования под названием "Курдистан" или "Южный Курдистан" на территории нынешнего региона Курдистан в составе Ирака будет всячески пресекаться со стороны Турции. Однако постепенно понятие Иракского Курдистана все же вошло обиход турецкой прессы и научных работ. Суверенизация региона Курдистан в Ираке чрезвычайно болезненна для, скажем, "атавистических" национальных интересов Турции. Как известно, Мосульский вилайет был включен в "Национальный обет" ("Misaki-Milli") 1921 году, который лёг в основу создания новой турецкой нации. Подписанный в 1926 г. договор, фиксировавший отторжение от Турции богатого нефтью Мосульского региона в виду наличия там собственно курдских национальных интересов, инспирированных во многом Великобританией с целью достижения целей своей международной политики на Ближнем Востоке, считается одним из серьезных дипломатических поражений Турции. С другой стороны, благодаря политике Соединенного Королевства после Первой мировой, и гораздо позже – благодаря посредничеству СССР в деле создания курдской автономии в начале 70-х и созданию бесполетной зоны на севере Ирака коалицией во главе с США в начале 90-х годов, собственно, и возникло де-факто протогосударственное политическое образование, которое, во многом с точки зрения курдов, живущих как в этническом Курдистане, так и за его пределами, воплощает идею и мечту о создании курдского национального государства. Удастся ли этой мечте осуществиться – покажет время.
К.В. Вертяев К.п.н, с.н.с. сектор курдоведения ИВ РАН
Теги: Кирилл Вертяев