У каждого человека есть сокровенные мечты и детские воспоминания, пронесенные через всю жизнь. Вот и мне запомнились рассказы отца о наших далеких предках, высланных с мятежного Дона в далекое Забайкалье. Были среди них и люди с ближневосточной кровью – турки и персы, как называл их отец. Позже, став историком, я нашел немало архивных документов, подтверждающих нашу родословную до середины восемнадцатого века. Но отец говорил, что наши предки Ардашевы были высланы с Дона еще в семнадцатом веке, после подавления восстания Степана Разина. Возможно, когда-нибудь отыщутся и такие архивные документы. Но и без них обнаружил немало горького и поучительного о российских Ардашевых – воинах, дипломатах, историках и священниках. Фамилия эта – знаковая для России, и у меня есть статья "Царские корни русских коробейников", опубликованная на сайте "Курдистан.Ру", чем горжусь. Есть и расширенный вариант этой статьи под названием "Опальная фамилия", который также можно найти в интернете.
А вообще тема Ближнего Востока, и особенно древнего Ирана, созданного ариями-мидийцами, предками курдов, для меня особенно важна, ибо ощущаю себя частицей этого древнего и героического народа, веками боровшегося за свою независимость. И сейчас, когда братья-курды возрождают свое государство, испытываю гордость за вас. Конечно, курдам нужна и реальная поддержка в самоотверженной борьбе, а не только слова солидарности, но и эти слова тоже нужны, ибо они от чистого сердца.
А еще хотелось бы подарить свои стихи и отрывок из романа "Судьба оружейников", где о курдах говорится с такой симпатией. Надеюсь, мои книги дойдут до курдских читателей.
С глубоким уважением,
Владимир Иванов-Ардашев,
историк и публицист.
Забытое наследие
Орлиный клюв не лубочный сюжет
И когти льва не мусор в колыбели…
Так некогда в тени священной ели
Волхвы встречали с трепетом рассвет.
Забытый мир той давней старины
Уж не найти средь пыльного бурьяна.
Но мощный дух далекого Ирана
Исходит из российской глубины.
То был отец отважных сыновей,
Ушедших на балтийскую чужбину.
И воины с символикой орлиной
Рождались у суровых тех людей.
Норманнский след… Историк подтвердит,
Что викинги на Русь пришли когда-то.
Так повстречали собственного брата.
И щедрый стол для родича накрыт.
Пора забыть обидные слова,
Что Русь ткалась из шведского тумана.
Мы родом все из древнего Ирана,
У нас была единая семья!
Отрывки из романа В.Иванова-Ардашева "Судьба оружейников"
…А фантазии у Олесеньки необычные. Лихие, можно сказать. И ладно бы мечтала о крутых нарядах и модельном подиуме, так нет же, вбила себе в голову верховья реки Евфрат, где, она не сомневалась, живут ее дальние родственники, решившие возродить былое государство. И были среди них не только смуглолицые брюнетки, но и блондинки, и такие же рыженькие, как она, девчата. И даже придумала себе красивое имя — Ронаи, что означает "рассвет". Золотистый рассвет в мятежных горах. Там, на древней земле мидян-ариев, немало девушек в камуфляже, помогающих своим отважным братьям. Олеся тоже мечтала им помочь, перевязывать раны и стрелять из автомата. "Ох, Олеська, и зачем тебе это нужно? — пытался урезонить ее Андрей. — Тебе бы в куклы играть". "А кто говорил о древнем народе Таргум и княжестве Ардалан?" — не сдавалась упрямая девчонка.
И Чепиков не раз укорял себя, что в поисках экзотической родословной и этнических корней невольно заронил мечту в легкомысленную Олесину головушку, назвав ее тамошней принцессой, поскольку ее прабабушка-курдянка носила громкую фамилию и неведомо как оказалась в России. "Ну, теперь я повенчана с оружием!" — решила Олеся еще будучи школьницей, и Чепикову пришлось учить ее стрельбе из пневматической винтовки. Правда, безуспешно.
И таким же грустным, наивным был их сумбурный роман, когда они не раз ссорились, мирились, прощали обиды. Андрей чувствовал себя причастным к Олеськиным фантазиям, опекая ее вначале в университете, учась на старшем курсе, а она — на младшем, а потом и в краевом музее, где работал в отделе археологии, а его подопечная — в экскурсионном. И когда в нынешнем январе с Мартинович случилась беда, она позвонила именно ему, а не кому-то другому, вырвав из недельного загула с друзьями-журналистами. Случилось это в Рождество. Православное Рождество тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Андрей вспомнил, как, порвав окончательно с умной, но такой скучной женщиной, он с тяжелыми сумками шел в третьем часу ночи по заснеженным переулкам и уже у самого дома повстречался с хмурыми милиционерами, окинувшими его подозрительными взглядами. И мысленно чертыхнулся, представив, что сейчас его, крепко выпившего, остановят и поинтересуются, что несет глухой ночью. И тогда Андрей, кивнув на звезды, простодушно ответит: "Дары волхвов крошке Иисусу". И перечислит имена библейских волхвов Каспара, Вальтасара и Мельхиора, о которых эти сержанты, наверное, никогда и не слышали. Но сержанты оказались догадливыми и пропустили хмельного парня, шагающего по сугробам, как по тропам небесным. И он был им искренне благодарен…
<…>
Подкараулить на археологических раскопках черных следопытов и надавать им по шее было заветным желанием Федюни Мальцева, предводителя трудных подростков. С тех пор, как на него обратил внимание профессор Зверев и пригласил поработать в археологической экспедиции, Федюня считал себя главным секьюрити древнего городища и, разумеется, телохранителем музейной директрисы Олесеньки Мартинович, устроившей эту поездку.
Олесенька, или Рыжая принцесса, как он ее мысленно называл, была на восемь лет его старше, но когда годика через три он вернется из армии, и непременно из десантных войск, да еще с медалями, ей будет всего двадцать семь или чуть больше, а, значит, появится шанс стать ее близким другом. А, может, и супругом, если, конечно, она выйдет замуж за простого работягу. А то, что он будет работягой, пусть даже с боевым орденом, парнишка не сомневался. Такая уж у них семейка, где угрюмый отчим, работавший инкассатором, смотрел на пасынка как на потенциального налетчика, словно сквозь прицел автомата, а задерганная матушка, обремененная семейством, махнула на него рукой, не интересуясь даже учебой. А учился Федюня неплохо, для пэтэушника во всяком случае, и училка истории удивлялась, откуда у будущего фрезеровщика такая тяга к древней истории?
И когда в их заводском музее появилась новая директриса, молоденькая и очень красивая, Федюня как бы ненароком спросил, а что она думает о сигниферах, или штандартоносцах римской армии, облаченных в волчьи шкуры. И она, представьте, ответила без запинки, с восторгом, добавив еще много интересного о железных когортах римлян, храбро сражавшихся с катафрактами — парфянскими всадниками, одетыми в броню. Федюня тут же втрескался в нее по уши, но молоденькая директриса этого не замечала и использовала, как мальчика на побегушках.
Тогда по весне Олесенька часто болела, ходила грустная, и Федюня даже мечтал сдать для нее кровь, если понадобится. Сам он был вылитым качком. И не только в тренажерном зале, где качал мышцы, но и на заводе, во время практики, когда понадобились подсобные рабочие на участок утилизации снарядов, несколько крепких пэтэушников стали перебрасывать пустые артиллерийские гильзы, каждая из которых была размером почти с Федюню. Тот самый калибр, сто пятьдесят два миллиметра, которым пуляют с боевых кораблей. И парнишка гордился, что еще до армии понюхал гарь боевых снарядов. К тому же, платили прилично. И однажды, осмелившись, Федюня подарил любимой директрисе букет роз. Олесенька, удивившись, погладила его по стриженой, как у крутых парней, голове, но строго запретила делать это впредь. Смирившись, Федюня ходил за ней тенью, готовый в любой момент придти на помощь.
Еще ему было неловко, что Олесенька выше ростом. И лишь сейчас, в экспедиции, когда она ходит в кроссовках, а не на каблуках, эта разница в росте не так бросается в глаза. И ему хотелось быть рядом, опекать ее, смешить байками, на которые был горазд.
Но сегодня Федюня — дежурный по лагерю, а, стало быть, до обеда не увидит своей очаровательной директрисы, которой так завидуют другие девушки. Ну и пусть завидуют! Для Федюни нет милее создания, чем эта рыжеволосая фантазерка, считающая себя курдской принцессой. И он тоже хотел бы превратиться в курдского, итальянского, кубинского и какого угодно партизана, лишь бы быть рядом с Олесей. О курдах с берегов Евфрата она как-то обмолвилась у ночного костра, а профессор Зверев, работавший когда-то на раскопках в Афганистане, тут же устроил ликбез по ближневосточной истории, где курды, хетты и прочие индоевропейцы играли большую роль. "И люди народа Таргум тоже!" — с грустью добавила Олеся. И Федюня постеснялся спросить, а кто такие, эти загадочные люди страны Таргум?
<…>
По выходным ездили в соседний город, к Марининым родителям, и возвращались с сумками, полными продуктов. По сравнению с нищим девяносто первым, когда в магазинах было шаром покати, нынче прилавки ловились от импортных продуктов, зачастую дорогих и невкусных, а вот домашние соленья-варенья, приготовленные заботливой мамочкой, были особенно вкусны, и Марина нагружала Андрюшу, как ишака, да еще шла рядом, шутливо приговаривая: вот так, милый, иметь свою дачу!
Помогала и бабушка Настя, папина мама, решившая превзойти невестку в заботе о Мариночке, своей единственной внучке. И когда та была еще студенткой и приезжала на каникулы, водила по магазинам, скупая дефицитные тогда товары.
— Ты, Маришка, главное не зевай, пристраивайся за мной! — командовала она и ловко вклинивалась в любую, даже самую безнадежную очередь. А Марина со своим баскетбольным ростом покорно тащилась следом, сгорая со стыда.
Скупали всё: стиральный порошок, мыло, соль, спички. Даже спиртное, и то бабуля умела припрятать, как самую ходовую валюту. А пару лет назад, в самый канун замораживания в сберкассах денежных вкладов, догадалась снять все накопления и купила любимой внученьке кожаное пальто с лисой-чернобуркой, такую же роскошную лисью шапку, сапоги итальянские на высоких каблуках. А другие старушки понадеялись на государство и… остались ни с чем, до сих пор плачут, бедненькие.
— Это меня, наверное, господь надоумил, — высказала бабуля предположение. — Или эти самые, в белых одеждах, что в Шамбале заседают… Шамбала, легендарная страна в Гималаях, была у бабушки Насти любимой темой.
— А это верно, Андрюша, что и русских старичков туда забирают? — интересовалась она у такого башковитого зятя.
— Верно, бабуля! Каждый понедельник с восьми утра и без всякой предварительной записи.
— Ой, как славно! — радовалась старушка. И, конечно, понимала, что Андрюша над ней подшучивает, охотно болтала с ним о всякой всячине.
— А еще говорят, будто сам Иисус Христос в юности там побывал, беседовал с тамошними мудрецами.
— Вполне возможно, бабуля, — Андрей читал и об этом. И, конечно, обрушил на старушку всю свою эрудицию. Об Иисусе он рассуждал, как историк, чтил его, и легендарные волхвы, пришедшие к младенцу, были для парня реальными историческими персонажами, чем-то вроде… тогдашних разведчиков, опекавших будущего спасителя рода человеческого.
— А ты сам-то в это веришь? — спросила однажды Марина. Андрей кивнул. Конечно, он был романтиком, но о раннем христианстве, мятежных партизанах-макковеях и прочих делах, творившихся в Иудее две тысячи лет назад, говорил всерьез. Будто примерял на себя. И бабушка Настя души не чаяла в таком рассудительном зяте.
И Андрюше старушка тоже нравилась, и он буквально очаровал ее, рассказывая всякие исторические байки.
— А это правда, Андрюшенька, что твой дедушка служил самому шаху персидскому? — спрашивала она, усаживаясь напротив и подперев щечку ладошкой.
— Да, бабушка Настя, было и такое! — Чепиков укоризненно поглядывал на Марину, мол, уже разболтала. — Только не дед, а прапрапрадед Аввакум, служивший у самого Самсон-хана. Слышала про такого?
— А как же! — старушка была начитанной, и когда узнала от внучки, какой у нее славный женишок, не поленилась заново прочесть книжку про дипломата Грибоедова, убиенного в Тегеране, где эти самые казаки, охранявшие шахов персидских, предстали во всей своей грозной красе.
Только в книге не было одной пикантной детали, которую Андрей обнаружил в архивных материалах, а именно — казачьих причесок. И этой самой прической сразил бабулю наповал.
— Ну, понятное дело, борода, стриженый затылок, — перечислял он казачьи выкрутасы. — А что еще? Как ты думаешь, бабушка Настя?
— Сабля?
— Нет, сабли у них была на боку, а я имею в виду прически.
— Ну, не томи душу, говори!
— Пейсы, бабушка Настя, пейсы!
— Не может быть! — ахала старушка. Пейсы у нее, конечно, ассоциировали с мудрыми старичками в черных шляпах, читающими древние свитки, но чтобы такое было у казаков. — Просто невероятно!
— И, тем не менее, бабушка Настя, это — доказанный наукой факт! — и Андрей разводил руками, мол, не виноват, что служившие в Персии казаки были такими пижонами.
Перед этим он не раз говорил Марине о своих шведских, иранских и еврейских предках, но уже не так весело, и бережно обнимал притихшую женушку. И Марина подумала, что, наверное, также наедине, но только двумя столетиями раньше его суровые предки, возвращавшиеся с чужбины, о чем-то шептали своим робким подругам, отправившимся с ними в неведомую Россию.
И эта суровая северная страна еще долго оставалась чужой их восточным женам, принявшим православие и сменившим имена. И хотя молились уже святой Мирьям, или Деве Марии, колыбельные песни, услышанные в детстве, всплывали в памяти, даже когда сами становились старушками. И эти светлые и грустные воспоминания хранили в душе до самых последних дней…
Теги: Владимир Иванов-Ардашев, Россия, курды, Иран