новостной сайт о событиях в курдском регионе

Далеко не все народы Востока могут гордиться таким высоким культурным достижением, каким является поэма Ахмеда Хани "Мам и Зим".

Полное имя Хани - Ахмеа Иляс Рустам. Он родился в деревне Хани, в районе Хакарии. В поисках знаний и наук он путешествовал по Курдистану. По словам самого Хани, он начал писать с 14 лет. Когда ему исполнилось 44 года, он завершил поэму "Мам и Зин". Судя по многим эпизодам поэмы, в то время он жил и творил в г. Джазнре. Все его попытки донести свои идеи до сознания эмира Джазнра - Мирзы не увенчались успехом. Он покинул этот город и уехал в Баязид, где прожил до конца своей жизни. Его мавзолей Баязиде, является местом паломничества многих поколений его благодарных почитателей.

Кроме поэмы "Мам и Зин" А. Хани нарисал "Нубарабчукан" - словарь в стихах. "Акида имане" - кодекс веры, а также отдельные лирические и социально-бытовые стихи, не вошедшие в упомянутые произведения.

А. Хани как поэт, мыслитель и философ - явление весьма значительное. Несмотря на попытки властей двух некогда великих империй - Сефевидсхой и Османской, разделивших Курдистан, оставить имя А.Хани и его гениальные труды в тени забвения, его наследием занимались, наряду с курдскими учеными и любителями поэзии, такие всемирно известные ученые-востоковеды как Лерх, Хартмаи, Жаба, академик И.А. Орбели и др. Поэтическое мастерство поэта, его богатейший язык, тематика его творчества, отражающая многие стороны жизни курдского народа - предмет глубокого и многостороннего исследования. Еще до А.Хани в истории курдской литературы прославились такие таланты, как Али Харири, Факих Тайран, великий мастер художественного слова Ахмед Джазири и другие. Гордость курдской поэзии А.Джезири не имел себе равных по красоте метафор и разнообразию образов, форм стихосложения, размаху знаний, высочайшей культуры мысли, ритму и музыкальности стиха. Он по праву заслужил славу эмира курдских поэтов. А. Джезири с гордостью писал: "Если ты желаешь рассыпных жемчугов от поэзии, Приходи, посмотри на стихи Муллы, тогда тебе не будит нужды в (Хафиз) Ширазском". Сам А. Хани восхишался трудами А. Джезири м мечтал о его "возрождении" в своем творчестве.

Все предшественники А.Хани воспевали суфийскую лирику и божественную любовь. В этой области он сам тоже не был исключением. В творчестве А.Ханн заметно влияние суфизма, глубокая вера в Бога, что красной нитью проходят через все его творчество. Большой интерес представляют философские воззрения А. Хани.

В области религии великий мыслитель не остается пленником исламских догм, он философски осмысливал постулаты религии. Тем самым он поднимал себя и своих читателей на новую ступень миропонимания.

Ахмед Хани является автором знаменитой любовной поэмы "Мам и Зин", которую можно с полным правом назвать лучшим памятником курдской литературы. Эта поэма пользуется огромной популярностью у курдского народа. Нет такого курда, который не знал бы наизусть хотя бы несколько отрывков из поэмы. Имена героев поэмы, так же как имена Лейли и Меджнуна на всем Ближнем Востоке и Тристана и Изольды на Западе, стали для курдов символом идеальных влюбленных.
Наряду с чувством любви в поэме воспевается дружба, олицетворенная в образе побратима Мама - Тадждина. Это типичный курдский народный герой - неукротимый и беспощадный в гневе, непоколебимый в решении, верный данному слову, не знающий, что такое страх или нерешительность. В своей готовности помочь Маму он жертвует своим имуществом и восстает против своего повелителя. Такая самоотверженность делает образ Тадждина ярким и рельефным, очень близким и понятным курдскому народу.
В положительных героях этого сказания воплощены все лучшие черты курдского народа - храбрость, мужество, честность, великодушие, благородство и безграничная самоотверженность. "Мам и Зин" составляет славу классической курдской поэзии. По мнению современных курдских литературоведов, именно Ахмед-Хани был тем первым поэтом, который затронул в литературе национальную проблему курдов.

 Большую часть жизни Ахмед Хани провел в родном городе, где на свои средства он выстроил мечеть и медресе, которое сам же и возглавил.
Кроме поэмы "Мам и Зин", его перу принадлежит ряд лирических газелей, арабско-курдский словарь в стихах "Первый плод" и несколько трактатов по поэтике и философии. Из материала самой поэмы "Мам и Зин" явствует, что Ахмед Хани был человек высокообразованный, владевший арабским, персидским и турецким языками и хорошо знакомый с литературой народов Ближнего Востока. При ближайшем знакомстве с поэмой перед нами предстает фигура замечательного поэта-патриота и гуманиста, проникнутого горячей любовью к своему народу и непоколебимой верой в его творческие силы.
Как человек образованный, Ахмед Хани не мог не видеть ущемленности курдов по сравнению с другими народами: "Различные народы обладают книгой. Одни лишь курды остались обойденными".
С сожалением поэт говорит о том, что в его время забыты литературные традиции курдов и что курдские поэты стали слагать свои стихи на персидском, арабском и турецком языках. Свою поэму Ахмед Хани создает на курдском языке для того, чтобы возродить эти традиции и возвысить курдский язык до уровня литературного, поставив его в один ряд с персидским, турецким и арабским:

Привел [Хани] все в порядок,
Потрудился для народа,
Чтобы люди не говорили, будто курды
Невежественны в своей сущности и основе.
. . .
Пусть не говорят умные люди, что курды
Не делали любовь целью своей [жизни].
. . .
Слил верхний слой и вылил гущу
Курдского языка, как и языка дари.
. . .
Если этот плод и не сочный,
[Но он] курдский, потому и хорош.

В основу своего произведения Ахмед Хани положил популярное народное предание курдов о трагической любви Мама и Зин. Поэт говорит, что он собрал устные предания курдов и других народов и "украсив их, вынес на рынки и базары":

[Ахмед Ханн] с шутками и весельем
Собрал [вместе сказания] курдские, арабские, дари и таджикские.
Некоторые [из этих сказаний] - бохтанские сказки,
Одни из них драгоценны, другие ничего [не стоят].
Сказания бохтанцев, мехемди и сливи
[Подобны] лалу, золоту и серебру.
[Они, как] хармухра, бисер и жемчуг.
Некоторые - прозрачные, иные - темные.
Драгоценными камнями инкрустировал он [эти сказания], как чоуган,
И вынес [их] на рынки и базары.
Одни из них сказки, другие - притчи,
Одни дозволены, другие - запретны.
Каждый рассказ обладает [своей] долен [смысла],
Каждая басня, если уразумеешь ее, [дает] совет.

Ахмед Хани имел многочисленных подражателей: Исмаила Баязиди (1654-1709), Шереф-хана из Челемерика, Мурад-хана Баязиди (1830-1877) и др. Все они являются продолжателями традиций Ахмеда Хани как в области языка и формы, так и в области содержания.
Одним из первых ученых-литературоведов, занимавшихся изучением этой поэмы, был русский консул в Эрзеруме в середине прошлого столетия А. Жаба, собравший небольшую, но очень ценную коллекцию курдских рукописей. Он дал краткий пересказ поэмы на курдском языке, снабдив его французским переводом. Эта работа под названием "Resume de 1ouvrage kourde dAhmed Effendi Khani, fait et traduit par A. Jaba" издана не была, а обнаружить ее в рукописи не удалось.
В 20-х годах XX в. текст этого прозаического пересказа, подготовленного А. Жаба, взялся опубликовать X. Макаш, однако издание не было осуществлено3. Изучением поэмы "Мам и Зин" занимался и немецкий ученый Мартин Хартманн.
В 1921 г. в Стамбуле курды попытались издать поэму "Мам и Зин". Но это издание в числе других курдских книг было полностью уничтожено по приказанию турецкого правительства. В 1947 г. в Алеппо и в 1954 г. в Эрбиле были осуществлены еще два издания поэмы "Мам и Зин". Оба они представляют собой лишь печатное воспроизведение текста одной из рукописей поэмы.
Отдельные отрывки из поэмы Ахмеда Хани "Мам и Зин" печатались в курдских журналах "Хавар" и "Гелавеж".
Читателям этого сайта творчество выдающегося курдского поэта известно благодаря активной научно-лингвистической деятельности М.Б. Руденко, которая перевела на русский язык и подготовила к изданию в СССР поэму Ахмеда Ханн "Мам и Зин", снабдив ее переводом и примечаниями.
Одной из существенных трудностей при переводе явилось то обстоятельство, что значительная часть лексики памятника именно в том значении, в котором она встречается в данном тексте, не была зафиксирована в существовавших тогда в СССР курдско-русских словарях.
Лексический материал, использованный при переводе (в основном арабо-персидская лексика) был передан К.К. Курдоеву, который включил его в свой словарь (см. К.К. Курдоев, Курдско-русский словарь, М., 1960).
Несомненно, приведенный перевод не является несовершенным, ибо многие места в тексте остались не совсем ясными для переводчика. Но следует надеяться, что труды других ученых внесут ясность в эти моменты.







"НЕТ, НЕ ВИНОВНЫЙ В ПОДРАЖАНЬЕ РАБСКОМ..."

Отрывки из поэмы "МАМ И ЗИН"

Перевод Нины Габриэлян

Бейты 237-254, 285-305, 326-344.

Нет, не виновный в подражанье рабском,

Не на персидском и не на арабском

Свою поэму написал Хани,

Над ней трудился ночи он и дни.

Со дна бокала выпил он осадок

Родного языка, чей вкус так сладок.

Он выпил гущу, а не верхний слой.

Сколь сладостен устам язык родной!

Владеют книгой многие народы,

Ей поверяют радость и невзгоды.

И только курды лишь обделены

И Божьей милостью обойдены.

Создал я эту книгу, чтоб не смели

Твердить, что курды страстью не горели,

Не ведали любви высоких слов,

Что суета - основа их основ,

Что им невежество сковало губы,

Что их обычаи глупы и грубы.

Нет, не погряз в невежестве народ!

Он лишь ни в ком опоры не найдет.

Не хуже мы других народов мира.

О нет! Но мы беспомощны и сиры.

О, если бы защитник был у нас,

Он от вражды б народ несчастный спас.

Вновь расцвели б искусства и науки,

И сами к струнам потянулись руки.

В стихах бы ожил Мелае Джизри,

Воскрес из мертвых славный Харири.

Факи Тейран витал бы в них незримо

Бесплотней духа, невесомей дыма.

Но о любви поющий - одинок,

Коль каждый стал влюбленным в кошелек.

В погоне за дирхемом и динаром

Любой поссорится и с другом старым.

Торгуется, бурлит, хрипит базар -

Нет покупателя на мой товар.

***

О кравчий, поскорей наполни чашу,

На самом дне бессмертье скрыто наше.

Как дух небесный нежен аромат,

Ласкает лица и туманит взгляд.

Налей, чтоб разлилась истома в теле

И чтоб сердца незрячие прозрели.

Налей, чтоб взоры наши услаждал

Горящий яхонт, раскаленный лал.

О кравчий, чашу дивную наполни

Вином, сверкающим, как стрелы молний.

Обрадуй сердце и печаль развей.

Наполни чашу, кравчий, поскорей!

Наполни чашу жемчугами пота.

Оставят нас печали и заботы.

Подай нам чашу алого вина,

Подобна сердцу алому она.

Пусть нас захлестывают счастья волны,

Сердца пусть будут, словно чаша, полны.

Ничья душа отвергнуть не смогла б

Вина, что сладостнее, чем гулаб*(*Гулаб - сладкий сорт груш - ред.)

Оно волнует кровь и силы множит.

От изобилья этого, быть может,

И мне достанется один глоток,

И в кровь мою вольется терпкий сок.

Очей моих и губ моих отрада,

Живительная влага винограда,

Больную душу страстью поразит

И в сердце наслажденье породит.

В груди, расширенной от влаги винной,

Возникнет голос чистый, соловьиный,

И птица сердца оживет опять,

И будет петь, смеяться и рыдать.

Взлетая к небу, падая на землю.

И все умолкнут, этой песне внемля.

И сотни роз увянут от любви,

Зальются звонким смехом соловьи.

Когда же ветер утренней порою

Прольет на мир дыханье голубое,

И бледный зарумянится восток,

Расправят розы каждый лепесток,

Влюбленных соловьев пронзят шипами.

Я вам поведаю о Зин и Маме.

***

Я песней оживлю влюбленных вновь,

Я воспою разлуку и любовь,

Поведаю о радости и горе,

И будет плакать ветер, песне вторя.

О Боже, осени мои уста,

Чтоб музыка моя была чиста!

И будут звуки, словно слезы, литься.

У стариков светлее станут лица.

В очах у юношей сверкнет гроза,

Красавиц затуманятся глаза.

И все придут мое услышать слово:

И тот, кого томят любви оковы,

И даже тот, кто, страстью обделен,

И даже тот, чей безмятежен сон.

Ревнивец бедный и жених счастливый

Душою внемлют тихому мотиву.

И в каждом сердце задрожит струна.

Прекрасна ль эта книга иль дурна -

Но я над нею потрудился много.

Я в ней любовь воспел, восславил Бога.

Я сад возделал, пОтом оросил.

Пусть этот сад не сочен - мне он мил.

Пусть он незрел, невзрачен и несладок,

Но воздержись, ценитель, от нападок.

Не отвергай его легко, шутя -

Он нежен и невинен, как дитя.

Хоть не блистает кожей золотою,

Но он взлелеян курдскою землею.

Ребенок этот некрасив? Ну что ж!

Он первенец, и этим он хорош.

Он нужен мне, как голому - одежда,

Он дорог мне, как нищему - надежда.

Хоть я построил неказистый дом,

Он мной воздвигнут, а не взят внаем:

Ни замысла, ни слога, ни сюжета

Не выкрал у другого я поэта.

Во мне огонь родной земли пылал,

По-курдски я поэму написал.

***

Как мельница, вращает нас судьба,

Подвластны ей и царь, и голытьба.

Судьба бросает нас из бездны в бездну,

Мы - лишь зерно для мельницы небесной.

Не минет никого круговорот,

Любой из нас под жернов упадет.

Неумолимо он дробит на части

И рук тепло, и первый трепет счастья,

И все свершения, и все дела,

Дабы рождались новые тела -

Исчадья лжи, достойные геенны,

А человек, с его душою пленной,

Готов терпеть мучения - увы,

И живы мы не боле, чем мертвы.

Лишь те из человеческого рода,

Кто безупречен, как сама природа,

Достойны будут участи иной:

Их срежет жнец - Господь наш всеблагой,

И вновь посеет золотые зерна.

На их распаде злак взойдет отборный.

Когда же он созреет наконец,

На поле вновь придет суровый жнец

И засвистит над злаком серп холодный,

Чтобы насытить рот судьбы голодной.

И чтоб помола мелкого добиться,

Зерно шершавым языком дробится.

И мУка эта тянется, пока

Зерно не станет мелким.